Танцуя с тигром

Рейес не смотрел ему в глаза. Сначала археолог подумал, что всему виной его корявый испанский, но потом осознал более унизительную правду: Рейес игнорировал его, потому что он – больной на голову наркоман, который лебезит, чтобы выцыганить денежки на очередную дозу. В груди вскипела черная злоба. В порыве гнева он мог совершить глупость. Голени под джинсами дрожали. Бешено тикали часы, или, быть может, это колотилось его сердце.

Наконец Рейес швырнул пачку песо. Сверток упал, да так и остался лежать, словно мертвый зверь, к которому никто не хотел прикасаться. Альфонсо забрал маску. Черный археолог опустился на колени перед деньгами, понимая, что пересчитывать не стоит.

– А теперь принеси мне следующую, – прорычал Рейес.

Часть первая

Бóльшую часть своей жизни я носила маску. Так делает подавляющее большинство людей. В детстве я закрыла лицо руками, думая, что если не могу увидеть отца, то и сама для него невидима. Когда я поняла, что ошиблась, стала прятаться под масками на Хэллоуин: клоунов, ведьм и Рональда МакДональда. Много лет спустя, посетив Мексику, я осознала, как далеко эта маска может тебя завести. На пыльных улицах деревенские жители превращались то в ягуаров, то в гиен, то в самого черта. Годами мне казалось, что обряд надевания маски – это способ начать с чистого листа, стать кем-то новым, совершенно другим. Теперь я знаю намного больше.

Из неоконченных мемуаров Анны Рэмси, 2012 год

1 Анна

Она оделась в черное. Цвет монахинь и ведьм, цвет самых отдаленных уголков вселенной, где гравитация не оставляет лучу ни единого шанса вырваться из кромешной тьмы, название маленьких ящиков, установленных в самолетах, тех самых, что объясняют причины катастроф. Она выбрала зеленые сережки под цвет глаз, лифчик, который подчеркивал соблазнительное декольте. Застегнула на лодыжках ремешки сандалий, прибавивших к ее росту три дюйма – ровно столько, сколько было нужно, чтобы смотреть прямо в глаза своему жениху.

Она подъехала к музею и позволила парковщику припарковать свою машину. Было так морозно, что выдыхаемый воздух напоминал дым.

– Я ненадолго, – бросила Анна парню, протягивая ему пару баксов. – Поставь у выхода.

Вечеринка была в самом разгаре. В зале с высокими потолками непринужденно вели светские беседы и обменивались последними сплетнями модные гости. Геи в обтягивающих брюках и галстуках цвета спелого мандарина. Бледные нимфетки в мини-юбках из тафты, ковбойских шляпах с небрежно заплетенными косами или в очках Кларка Кента[14] словно пытались доказать, что могут быть красивыми, как бы уродливо ни вырядились. Важные персоны, меценаты, потомки Рокфеллеров и Гуггенхаймов, женщины с именами вроде Тутти и Фрито. Их тонкие волосы были уложены в прически, напоминающие шлем гладиатора, а покрытые пятнами запястья бессильно свисали под тяжестью браслетов.

– Я буду твоим отражением, – мурлыкала в колонках «The Velvet Underground»[15].

Анна взяла с подноса бокал шампанского, провела рукой по платью, разглаживая ткань. На ее пальце сверкнуло помолвочное кольцо. Мимо проплывали знакомые лица. Художники. Знаменитости. Критики. Мужчина, который принуждал ее переспать с ним. Она ответила, что больше не занимается этим. Она была вместе с Дэвидом. Моногамия, добродетель, больше похожая на болезнь. Забавный факт из мира животных: самцы богомола не способны к совокуплению, когда у них есть голова, поэтому половой акт у богомолов начинается с того, что самка откусывает голову своему любовнику. По всей видимости, нечто подобное произошло и с Дэвидом. Он потерял голову на Сентрал-Парк-Уэст, пока его тело трахалось в Виллидж[16].

Шампанское ударило ей в голову. После утреннего сахарного пончика у нее во рту не было ни крошки.

Анна осушила бокал, взяла еще один, затем отправилась на поиски жениха. На стенах висели изображения банок супа «Кэмпбэлл’c», фото Мэрилин Монро, безвкусные черно-белые кадры из фильма «Фабрика». Все дешевое, яркое, кричащее и повторяющееся.