Танцующая на гребне волны

– Нет, я не могу ждать. Сидение здесь меня убьет. Если я поеду в Кэннонз Пойнт, я наверняка встречу Джорджину по дороге. Я возьму с собой Джемму, так что я не буду одна. Мэри позаботится о Робби и Джеффри и объяснит ситуацию Джорджине, если мы с ней разминемся.

Он нахмурился, глядя на Джемму – какой от нее будет прок, если кому-то захочется причинить мне вред, говорил его взгляд. Я видела, однако, что он понимает всю невозможность отговорить меня трогаться с места и бросаться в полную неизвестность.

– Ладно, пусть так, – отвечал он со вздохом. – Но я настаиваю, чтобы вы взяли для защиты мой пистолет.

Он достал из-за пояса маленький кремневый пистолет и вручил его мне.

– Вы умеете им пользоваться?

Я кивнула. Не имея сына, мой отец учил меня охотиться и владеть оружием. Я осторожно взяла пистолет и опустила его в глубокий карман юбки.

– Он заряжен, но можно сделать только один выстрел, так что цельтесь хорошенько.

Он подождал, пока я еще раз кивну, и продолжил:

– Возвращайтесь, как только узнаете новости. Сейчас, когда Джеффри болен, ваше благополучие – на моей ответственности.

– Да, Натэниел, я поняла вас. – И, не простившись с ним, я побежала наверх дать инструкции Мэри и обнять Робби.

– Ты остаешься за хозяина, – сказала я, целуя его в лоб. Он сидел на полу с деревянными солдатиками, которых вырезал ему Джеффри. – Пока твой отец не поправится, – добавила я.

– Да, мама.

– Я люблю тебя, Робби. – Я удивила его, крепко его обняв, что ему нравилось все меньше и меньше по мере того, как он становился старше.

– До свидания, – сказала я, стараясь не замечать тревогу в его глазах и в то же время стараясь их запомнить, как будто мы прощались навсегда. Потом я зашла к Джеффри.

Человек, лежавший в постели, был его тенью – скелет, плотно обтянутый кожей. Стеклянные глаза не видели ничего, как будто он уже смотрел в другой мир. Я присела на край постели, не уверенная, что он замечает мое присутствие.

Отвернувшись, я вытерла себе глаза тыльной стороной ладони.

– Почему ты плачешь, Памела?

Я сморгнула слезы, звук его голоса пробудил во мне надежду. Он был в сознании, что значило, что очередной приступ лихорадки миновал. Я увидела, как он попытался поднять руку, но она бессильно упала.

– Потому что мне так тебя не хватало, – сказала я, глотая слезы.

– И мне тебя не хватало. Когда я просыпался, я не видел твоего лица.

– Мне сказали, что ты не хочешь, чтобы я входила к тебе.

– Если я так и говорил, то это говорила лихорадка. Прости меня.

Я прижалась головой к его груди, слушая успокаивающее биение его сердца.

– Нет, мой дорогой, в прощении нет необходимости. – Я поднялась и взяла его за руку. Его взгляд упал на мой безымянный палец.

– Где твое кольцо?

Я не узнала его тон – он был подозрительным, как будто это произнес чужой человек.

– Натэниел сказал мне спрятать мои ценности от британцев. Они грабили плантации, унося все – не только серебро и драгоценности, но и хлопок и рабов. – Я еще не говорила ему про Зевса. – Кольцо у меня – единственная ценность. – Я старалась говорить непринужденным тоном, но выражение его лица оставалось озабоченным.

– Ты однажды сказала мне, что никогда не снимешь его с пальца. Что это свидетельство твоей верности.

Я вспомнила слова Джорджины, как она говорила, что я пренебрегаю своим мужем, и о том, как он смотрит в окно, когда я возвращаюсь от Томаса. Сколько яду внесла она, ухаживая за ним, подумала я.

Стараясь выдерживать равнодушный тон, я сказала:

– Тогда я достану его и снова надену, если так для тебя спокойнее. Но сначала мне нужно сделать нечто очень важное. Я оставлю тебя одного с Мэри и Робби, и они позаботятся о тебе, пока я не вернусь.

Он попытался сесть.

– Куда ты едешь?

– Британцы уходят. Я должна узнать, когда я получу лекарство.

На его впалых щеках вспыхнули ярко-розовые пятна.

– Ты снова поедешь к этому доктору… Энлоу?

Я помолчала, чувствуя, что я умираю, но зная, что не могу себе это позволить.

– Да. Он единственный, кто может помочь нам.

– Пожалуйста, не езди. Ты мне нужна здесь. Больше, чем любое лекарство.

Я вспомнила, как однажды видела олениху, которая запуталась в кустарнике. И чем больше она старалась вырваться, тем больше запутывалась. Мой отец пристрелил ее, чтобы она не мучилась. Но я долго потом не могла есть оленину.

– Джеффри, мне необходимо поехать. Когда у меня будет лекарство и ты поправишься, можешь бранить меня сколько захочешь и напоминать мне о моем долге почитать и повиноваться. Но не теперь.

Он пытался сесть, и я стиснула руки, чтобы ему не помогать.

– Ты хочешь покинуть меня. Не уходи, Памела. Не уходи!

Я уже плакала, не скрываясь, несмотря на то, что я знала, что его бредовые суждения вызваны длительной лихорадкой и слабостью. Но от сознания этого мне было не легче, когда я наклонилась поцеловать его.

– Я вернусь. Я обещаю.

С неожиданной удивительной силой он сжал мне локти.

– Я найду тебя, куда бы ты ни ушла, я тебя найду.

– Я не покидаю тебя, Джеффри. Я стараюсь тебя спасти, потому что я скорее умру, чем проживу один день без тебя. Навсегда, ты помнишь?