Танцующая на ветру

– В масштабах страны так это происходит, Руся. Все равно надеемся на самого главного. Что скажет, чем поможет, верим, что он один все поймет, всех помирит, все наладит. Разве нет? Вот приедет мэр… Вот придет директор… Вот сейчас самый главный прокурор все наладит… Вот напишем президенту… Вера в доброго царя – наша слабость, я так считаю. Или надо тогда на самом деле найти мудрого царя. Наверняка таких людей много. Но они не стремятся во власть. Во власть идут совершенно другие люди. Это сложные вопросы, о них можно думать всю жизнь. Хорошо, что такая юная особа тоже задается такими вопросами.

– Я недавно разговаривала с одним человеком… Он говорит, что у нас в городе есть организация, которая хочет менять существующий строй…

– Какого толка организация?

– Я точно не знаю… Вроде бы коммунистическая…

– Сложно это будет. Помнишь, как у Маяковского, которого ты так лихо процитировала: «Скорее головы канарейкам сверните, чтобы коммунизм канарейками не был побит!» Трудно сейчас будет организовать народ на какие-то решительные действия, канарейки победили. Символ мещанства, понимаешь?

Я кивнула.

– Как бы плохо и бедно ни жили, воевать никто не пойдет, – усмехнулся историк. – Ведь так? Кое-как перебиваются – и ладно. То время, когда произошла Великая Октябрьская революция, другое было. Страшная бессмысленная война, унесшая миллионы жизни ни за что, разруха, голод, невыносимые условия труда и жизни, дети работали с шести лет, наравне со взрослыми, мёрли без счету, рабочие спали по шестнадцать человек в одной девятиметровой подвальной комнате. Это вот я живу, как король, – мне одному целый подвал достался… – Алексей Константинович подлил мне чаю. – Сейчас много вранья про то время. Врут те, кому невыгодна правда. А правду можно на много столетий потерять. Вот как мы потеряли правду о событиях девятого века, о том, как и почему к нам пришел Рюрик, кем он был. И что было до. А до – была другая религия, языческая, много тысячелетий. Ничего плохого в ней не было, просто не было единобожия. И это надо знать, как, например, знают греки о своих древних верованиях и древних богах. А мы – нет. Ни о богах, ни о войнах, ни о том, как жили люди. А источник наших ссор и разногласий с германцами, например, кроется где-то в глубине веков. Там, где мы были гораздо ближе, чем теперь. Язык наш об этом говорит – о глубоком, давно позабытом родстве.

Я заслушалась Алексея Константиновича. То, что он говорил, было удивительно и неожиданно. Я огляделась. Как у него все аккуратно здесь устроено. Гораздо аккуратнее, чем у некоторых девочек в комнате в общежитии. Как он смог не опуститься, не запить в такой ситуации. Пишет учебник…

– Может быть, я вам помогу?

– Чем же ты мне можешь помочь, милая барышня? И зачем? Ты считаешь, мне нужна помощь? – усмехнулся Алексей Константинович.

– Нет… то есть… – смутилась я. – Я имею в виду… с книгой… Я могу набирать ее в компьютере, раз у вас здесь нет электричества… У меня есть ноутбук… Вот… – Я взяла сумку и показала историку свой небольшой компьютер. – Это, конечно, не будет быстро… Но я попробую… Могу заряжать вам компьютер, чтобы вы дальше писали на нем. Ведь есть из этих ноутбуков нормальные, рабочие? Я бы заряжала и приносила каждый день. Это совсем несложно. От общежития сюда минут двадцать пешком. А то, что уже написано, я наберу.

Алексей Константинович молча слушал меня и качал головой. Я сначала не поняла его реакции и растерялась.

– Вот это да… – наконец сказал старый учитель. – А я, знаешь, только сегодня утром проснулся – рано что-то было, не спалось, темно, я вставать не стал, все равно мрачновато здесь, когда света дневного нет – так вот и думаю: послал бы мне Бог какую-то возможность привести рукопись мою в нормальный вид. Ведь в издательство в бумажном виде не принимают. Думал, кого из учеников просить… Давно что-то никто ко мне не заходил. Поначалу-то заглядывали. А сейчас все привыкли. Да и в городе мало кто работает из моих лучших учеников. Все как-то в Москву устремились, думают, там слаще им намажут на хлеб. Может, и правильно думают, конечно…

– Вы разве верите в Бога? – удивилась я.

– А почему нет?

– Мне показалось…

– Я не верю в догмы и в церковь, как институт управления сознанием. А в Бога – верю. В непонятные нам высшие законы нашего существования – верю. Раньше нет, не верил. А теперь мне без веры нельзя. Ты же знаешь, часто современный человек приходит к вере не от хорошего. Для кого-то религия – это блажь, приятное занятие, времяпрепровождение. Скажи им такое – взовьются, но ведь это правда. Для кого-то – удобная форма общения с собственной совестью.

– Не понимаю… – честно сказала я.