Танцующая на ветру

Я включила фонарик и посветила внутрь печки, где обычно готовят еду. Там был всякий металлический хлам – старый чугунный утюг, сковорода, какие-то детали непонятно чего. Я вздохнула.

– Надо было это убрать.

– Там… череп! – прошептала Люба.

– Что?

– Череп… кажется…

– Череп бы горел и вонял, если бы он там был. Кости же обугливаются. Ладно. Теперь-то уж что. Кипятка попьем и пойдем. Из чего ты пьешь?

– У меня все есть! – похвасталась Люба. – И чашки есть, и сахар, и чай.

– Молодец, не пропадешь. – Я погладила ее по спине. – А что на тебе надето? Что это?

– Я нашла здесь шубу…

В темноте видно не было, но я чувствовала под рукой жесткий мех и запах овчины.

– Люба… Здесь жить нельзя. Это ведь чей-то дом.

– Ты меня отдашь? Руська, Руська… Давай здесь вместе жить…

Я промолчала. Какая странная ситуация. Когда придуманные человеком законы входят в противоречие с тем, как должно быть. Вот есть дом. В нем много лет никого не было – у него провалился пол, сам он почти лежит на боку, на веранду вряд ли можно выйти, она наклонилась к земле. Но жить здесь в принципе можно, если совсем жить негде. Можно и… нельзя. Потому что он чей-то. Дальше. Люба нужна на этом свете только мне. Но мне ее не отдадут. Любу отправят в детский дом, где ей будет одиноко и плохо. А со мной ей было бы хорошо и тепло. Но так нельзя. Если пытаться как-то обойти это, мы будем нарушать закон. У дома есть какой-то хозяин, а если все хозяева умерли, то он отойдет государству. У государства много чего есть, будет еще эта халабуда с провалившимся полом. Прятать Любу я не могу. Она должна учиться, ходить в школу. И еще, скорей всего, я не смогу ее прокормить. Не получится прятать.

– Не получится, – сказала я, поцеловала ее в лоб. – Пошли. В общежитии я сварю что-то теплое. Если я не поем нормально, просто упаду. У меня был такой день, ты даже не представляешь. Все тебе расскажу. Обещаю, что сразу тебя не отдам.

– Ты – меня – отдашь? – спросила Люба, начала плакать, потом вскочила и хотела убежать. Я поймала ее, вернула, силой заставила сесть около себя.

– Я буду всегда тебя любить. Я буду к тебе приезжать. Я постараюсь, чтобы тебя не отправили далеко. Ты будешь расти. Ведь время идет вперед, правильно? Может быть, я выйду замуж…

– За Виктора Сергеевича?! – тут же вскинулась Люба.

– Нет. Вряд ли. Выйду замуж, и мне разрешат взять над тобой опеку. Слышишь меня? Пошли. – Я отхлебнула горячей воды, у которой был очень подозрительный вкус. Думаю, что в чашке, из которой я пила, что-то присохло лет пятнадцать назад.

– Я здесь останусь, – заявила Люба. – С Ветром. – И для верности припечатала меня матом.

Я встала, встряхнула как следует Любу, чтобы она перестала канючить, бросила Машке:

– Пошли! Где твои вещи? – спросила я Любу, которая теперь безутешно плакала. – Если будешь реветь, отведу тебя в полицию.

– Не отведешь! – крикнула Люба.

– Значит, отнесу. – Я попробовала приподнять Любу, чуть оторвала ее от пола. – Что-то ты разжирела здесь, у печки. Придется самой топать. Давай, командуй Машкой-Ветром, вещи собирай, если что-то есть, зайца не забудь, и пошли. Я падаю с ног. А нам еще тащиться до общежития. – Уточнять, что придется еще прорываться сквозь охрану, я не стала. Думать, о том, что у Лены могут быть гости, я тоже не стала. Прорвусь. Выгоню.

– Все вот мое… – Люба взяла с пола сумку, которая, оказывается, лежала у нее под головой, под Пашиным зайцем. – У меня триста рублей есть. Почти. Двести одиннадцать.

– Живем! – усмехнулась я. – Давай-давай, двигай вперед. Телефон там?

– Да… – прошептала Люба. – Но ты предательница.

– Разберемся! – кивнула я. – Машку еще надо будет пристраивать. Мороз такой. На улице точно не оставишь сегодня. У тебя есть платок какой-нибудь?

Люба помотала головой.

Я поискала в ее вещах, что можно надеть вместо шапки и шарфа. У Любы был с собой купальник, теплые колготки, которые я тут же заставила ее надеть под брюки, много всякой мелочи и ерунды – резинки для волос, камешек-талисман, ручки, кепка с козырьком, летнее платье, летние босоножки на огромных толстых каблуках и платформе, скорей всего, моего размера… книга… тетрадки…

– Ну ты капитально собралась, молодец, – засмеялась я. – Нет ничего мне на голову, да? Кроме кепки… Ну-ка, где ты шубу эту нашла, больше там ничего нет?

В большом шкафу с отвалившейся дверцей было много тряпья. С некоторым ужасом я покопалась в нем, Люба светила мне фонариком. Я нашла прекрасный большой платок с кистями и дыркой размером в ладонь. Дырку я сложила, чтобы не было видно, платок несколько раз встряхнула и повязала на голову. Шуба, в которой грелась Люба, оказалась огромной мужской дохой, тяжелой, практически не рваной. Я хотела пойти в ней, но побоялась. В таком виде нас могут испугаться.

Когда мы вышли на улицу, плотно прислонив дверь дома и накинув обратно проволоку на калитку, Люба с грустью посмотрела на покосившийся домик, где она провела несколько дней.

– Хотела бы такой дом иметь?

– Такой – нет! – засмеялась я. – А нормальный – хотела бы. И он обязательно будет, и у меня, и у тебя.

– Зуб даешь? – уточнила Люба.