Танцующая на ветру

– Симптомы. Ты думаешь, ты первая, кому кажется, что он сходит с ума? Раз кажется, то не сходишь. Вот такая закономерность.

И я тогда немного успокоилась.

Сейчас про ночевку в Москве надо было думать. Но я решила – если Ростовцева в спектакле не будет, я посмотрю одно действие и уеду, я еще успею на электричку. А если он будет играть, то я постараюсь переночевать на вокзале. Сохраню билет, в случае чего покажу, что была на спектакле, не успела на поезд… Одна ночь – как-нибудь переживу. Главное, поскорее выздороветь.

Я в третий раз вернулась к театру, подергала дверь. Нет, закрыто. Можно было бы уже и впускать – самых нетерпеливых зрителей. Около подъезда, на небольшой стоянке, где было написано «Только для автотранспорта сотрудников театра», припарковалась темно-синяя машина, чистая, похожая на внедорожник, но аккуратнее и меньше. Я, сама не зная почему, засмотрелась на нее. Наверно, потому что мир нелинеен и непрост. И иногда мы знаем то, что произойдет через несколько минут или даже часов. Точнее, не знаем, не понимаем, а что-то чувствуем. Что-то заставляет вдруг поменять маршрут. Остановиться, вернуться…

Мужчина, вышедший из машины, захлопнул дверь, пикнула сигнализация, машина мигнула фарами… Он шагнул к служебному подъезду, не глядя на меня. Я же его узнала и смотрела во все глаза. Уже открывая дверь, мужчина повернул на меня голову. Я очень надеялась, что моих рваных рукавов не видно. Я шагнула к нему.

В этот момент из служебной двери вышла какая-то женщина, поздоровалась с Ростовцевым (а это был точно он!):

– Здравствуйте, Алексей Игнатьевич! Вы, как всегда, рано.

– Да, Людочка, – ответил тот и… ушел в дверь, чуть оглянувшись на меня.

Я растерянно стояла около служебной двери. Женщина, видя, что я не ухожу, крикнула мне от машины, которую она уже открыла:

– Что, Козлова ждешь? Первая сегодня будешь? Он раньше половины седьмого не приходит, не мерзни зря! – Она говорила довольно доброжелательно, но все равно мне стало неловко.

Я не Козлова жду, а Ростовцева… Ему в три раза больше лет… Козлова я уже нашла в Интернете… Сладкий, красивый, не очень похож на мужчину… Но при чем тут он… И не жду, а просто пришла на спектакль… То есть не просто…

Черт, как иногда трудно разговаривать с самой собой честно. Очень неудобная получается правда.

Я решила больше никуда не ходить, терпеливо ждать, пока откроют дверь для зрителей. Ну и что, если очень холодно. Потерплю.

Еще подъехала машина к служебному входу, еще… Стали съезжаться актеры и другие сотрудники театра, которые приезжают только на спектакль. Я отошла немного от двери, чтобы еще кто-то не подумал, что я жду Козлова и хочу броситься ему на шею. Он, кстати, сам это провоцирует. Только я набрала в Интернете его фамилию, мне сразу вышло: «Прямой эфир с Козловым».

Он ехал куда-то в машине, сам был не за рулем, включил свой телефон, прикрепил его перед собой и говорил в камеру: «Приве-ет..» и опять: «Привет… Ребят, привет…» На экране бежали сообщения от его поклонниц – все только девушки, разумеется: «Костик… привет… Костик… ты куда едешь? Ты за рулем? Привет… как дела… Когда твой новый фильм выйдет? Я «Пожарников» семь раз смотрела… Костик… передай мне привет, я Алина… А я Настя… Костик… прикольно выглядишь… А я Лиза… А я Даша…» Ну и так далее.

Минут через десять из служебного входа вышла молодая девушка, чуть старше меня, держа телефон в руке, огляделась, прямиком направилась ко мне и спросила:

– Как тебя зовут?

– Руся, – ответила я.

Девушка сказала кому-то в трубку:

– Руся. Стоит какая-то.

Ей что-то ответили. Она кивнула мне:

– Пошли. Имя у тебя какое… Сокращение, что ли? Как полностью?

Я ничего не ответила, лишь пожала плечами, заходя за ней с некоторой опаской в служебный подъезд. Я очень надеялась, что ее послал Ростовцев, которому я тогда в палате сказала, что я не «Галочка», то есть не моя бабушка, а ее внучка и что зовут меня Руся. Только ему было тогда плохо, и его на следующий день забрали родственники. Но ведь он потом приезжал! А вдруг не он за мной послал? А охрана, которая в камеры увидела подозрительную особу, маячащую у подъезда столько времени.

Я замерзла так, что, когда хотела побыстрее скинуть свою рваную куртку, у меня это удалось не с первой попытки. Руки никак не хотели сгибаться в локтях. Но в театре было тепло, даже жарко, и пока мы шли длинными коридорами, переходами, спускались по лестницам, поднимались, опять шли по каким-то коридорам, я согрелась.

В одном большом зеркале, на котором было нарисовано лицо какого-то известного режиссера, я увидела себя. И удивилась, что я такая худая и румяная. Хорошо, что я утром, наспех одеваясь, надела именно белую блузку под темно-серый свитер. Это смотрелось аккуратно, немного мрачновато, но зато прилично. Ведь самое главное – не производить неприличного впечатления, чтобы от меня люди не шарахались…