Танцующая с бурей

В дверях появилась девушка примерно ее возраста, с идеальной кожей и большими красивыми глазами, темными, как черное дерево, подкрашенными тушью. На пухлых губах длинной вертикальной полосой блестела темно-красная помада. Прекрасный наряд фурисодэ[14] из алого шелка, по которому трепетали белыми лепестками цветы вишни. Волосы уложены изящной спиралью, пронзенной заколками из слоновой кости и украшенной кроваво-красными кисточками. По земле тянутся длинные рукава. В руках она держала огромный сверток одежды, судя по всему, довольно тяжелый.

– Простите меня, госпожа, – она опустилась на колени, глядя в пол. – Хозяйка этого дома прислала меня передать это вам.

– Принцесса Аиша?

– Хай, – девушка снова поклонилась и положила сверток у ее ног. – Меня зовут Тора Мичи. Моя достопочтенная хозяйка приглашает вас на чашку чая, как только вы примете ванну и отдохнете. Она хочет сердечно поблагодарить вас за Томо.

– Томо?

– Ее собачка, госпожа, – девушка вежливо прикрыла рот, чтобы скрыть улыбку. – Поэтому она дарит вам это платье. Она приказала помочь вам одеться.

– М-м, хорошо, – Юкико со смутным подозрением посмотрела на груду ткани. – Вы можете оставить это там.

– Вы когда-нибудь носили дзюни-хитоэ[15] раньше, госпожа?

– …Нет.

Девушка улыбнулась так широко, что ее рука не смогла скрыть улыбку.

– Тогда вам понадобится моя помощь.

Юкико понадобился целый час, чтобы облачиться в платье, и к концу процедуры она успела десять раз поклясться, что больше никогда в жизни не возьмет в руки ни одну из этих чертовых штук. Наряд надевали на нее слой за слоем: сначала белье из белого шелка, потом еще одиннадцать слоев, каждый из которых был сложнее предыдущего. Вся эта красота весила добрых сорок фунтов.

Когда с одеванием было покончено, Мичи нанесла макияж на лицо Юкико: пудра цвета белой кости для лица, толстая полоска туши вокруг глаз, такая же вертикальная полоска красной помады на губах. Волосы уложили крупной ракушкой, заколов золотыми гребнями. Когда все было закончено, девушка посмотрела в зеркало из-за плеча Юкико и улыбнулась.

– Вы очень красивы, Кицунэ Юкико.

– Все это только ради чая?

Мичи прикрыла улыбку.

– Госпожа Аиша – сестра сёгуна. Большинство придворных дам целый день готовятся к встрече с ней.

– Боги, какие бессмысленные траты. На улице люди просят хлеба.

Мичи наклонила голову набок, прищурила глаза, сжала губы.

– Нам надо идти. Госпожа ждет.

Идти в дзюни-хитоэ оказалось так же сложно, как и надеть его. Подол платья плотно облегал лодыжки, и Юкико обнаружила, что передвигаться по полированным доскам она может лишь короткими шажками. Когда Мичи открыла дверь спальни, Хиро все еще сидел напротив, поджав ноги. Увидев Юкико, он вскочил на ноги – его доспехи и устройства загремели, зашипели, выплевывая выхлопы дым, а челюсть так и осталась лежать на полу.

– Вы… – Хиро запнулся. – Вы такая…

– Смешная, – сказала Юкико. – Поэтому чем меньше сказано, тем лучше.

Хиро последовал за девушками во дворец. Полированные сосновые полы разбегались во всех направлениях, стены из рисовой бумаги украшены великолепными произведениями искусства и длинными кроваво-красными оберегами из скрученной бумаги с выведенными на них защитными кандзи. Вверху на потолке скрипят вентиляторы, гоняя горячий воздух над головой. Юкико почувствовала, как капля пота покатилась по позвоночнику к пояснице, в складки, где была спрятана ее талия. Слуги, которых они встречали по дороге, останавливались и падали на колени, опустив глаза в пол. Когда они втроем добрались до садов, ноги Юкико устали и пульсировали, икры изо всех сил сопротивлялись причудливой легкомысленной походке, к которой вынуждал ее наряд.

Они шли по широкой веранде, мимо раскинувшихся слева садов, в которых раздавался жалкий щебет несчастных воробьев, порхающих среди вони. Стволы деревьев были кривыми, извилистыми, а цвет листьев – землисто-серый. Из рук большой каменной статуи Хатимана низвергался небольшой поток воды, образуя мутный ручей, но карпов кои Юкико не увидела – только мертвые листья, только гладкие круглые камни. Она помнила, как в детстве играла в этих садах, гоняясь за птицами, тщетно пытаясь отыскать бабочек. Она вспомнила, как отец опустился перед ней на колени и сказал, что ее мать ушла. Что она не вернется.

Она заморгала, стараясь удержать непрошенные слезы, и кашлянула – привкус лотоса расползался по языку. Прищурившись, она взглянула на темнеющее полуденное небо и поняла, что этот цвет напоминает ей застарелую кровь.