Танцующая саламандра

Чем он провинился перед мирозданием?! Тем, что не умер, как остальные братья и сестры по несчастью? Выжил не благодаря, а вопреки? Стал тем, кем стал?

Но разве он навредил кому-то своим существованием? Нанес непоправимый урон экосистеме? Обществу? Человечеству в целом?

Всю жизнь, всю свою не очень долгую жизнь он был вынужден прятаться от людей, без надежды когда-либо выйти к ним, влиться в их общество, обрести друзей, любовь…

И вдруг — все изменилось, появились друзья, в его жизнь вошла Моника, сделавшая эту жизнь не просто осмысленной, а наполненной светом!

А отец? Они совсем мало успели пообщаться с Венцеславом, но еще тогда, в первые мгновения их встречи, когда Венцеслав впервые увидел его и узнал, что именно это чудовище и есть его настоящий сын…

Павел, легко «читающий» чужие эмоции, ожидал чего угодно: отвращения, черной жижей колыхавшегося внутри Магдалены; брезгливости, густо смешанной с ненавистью, — коктейль Гизмо; страха, шока, ужаса — буря эмоций большинства жителей деревни…

В лучшем случае — удивления, легко читавшегося в душах Дворкина, Мартина, Олега Ярцева.

Но никак не спокойного, уверенного принятия. Принятия самого факта — это мой сын. И точка.

А потом, постепенно, взгляд Венцеслава с каждым новым посещением тяжело раненного сына становился все теплее, а отцовской гордости в нем появлялось все больше.

И для Павла отцовская гордость и отцовская любовь стали не меньшим стимулом для возвращения в мир живых, чем любовь к Монике.

А теперь два самых дорогих для него человека именно из-за него оказались в ловушке. И если отца он уже нашел и теперь сумеет защитить, то Моника…

Его Моника сейчас в полной власти завистливой и мстительной твари!!!

«Ты палишься».

Этот негромкий голос, прозвучавший в его сознании, произвел эффект, подобный прицельному удару в лоб копытом быка. Такого, утыканного бандерильями, с корриды.

Павлу даже фейерверк искр из глаз почудился.

И звон в ушах.

Но в целом долбануло весьма отрезвляюще, даже на мгновение стало стыдно — распустил нюни, позорище!

А потом дошло окончательно. И стыд сменился страхом. Настороженностью. Готовностью к отпору. Павел автоматически проверил свои привычные, дежурные ментальные блоки — они были на месте.

«Ты не этим палишься, а эмоциями своими. Мыслей твоих даже я прочитать не могу, но горе — слышу. Именно горе, не ненависть, не презрение — горе».

«Даже ты?» — Павел снова стал прежним, сосредоточенным и закрытым. Но диалог решил не прерывать — кто бы ни был его ментальный собеседник, пока он проявил себя как союзник. — «То есть ты считаешь себя самым сильным… рептилоидом?»

На последнем слове Павел осознанно удвоил вопросительную интонацию. Потому что понять, кто с ним контактирует — человек или рептилия, — пока не смог. Слишком все быстро произошло, шок от недавней эмоциональной бури разбередил все его чувства, не забыв устроить бардак и в отделе логического мышления.

«Я ничего не считаю, так оно и есть».

«Видимо, излишняя скромность не входит в список твоих главных достоинств».

«А у меня вообще нет списка, у меня и есть всего одно, но зато самое главное и самое ценное — с точки зрения моего отца — достоинство. Самые мощные для представителя нашей расы ментальные способности. Хотя и они, если честно, оказались слабее твоих. Вот ты — уникален. И так бестолково палишься. Человеческая сущность все-таки мешает».

Всего одно достоинство… С точки зрения отца… Слова Ксандра… Его собственные ощущения там, в их доме…

Ксения. Это она.

«А может, именно человеческая сущность и сделала меня сильнее «даже тебя»? Ты об этом не думала, Ксения?»

«Все-таки узнал» — странное ощущение, словно смешок прозвенел в ушах.

Павел невольно отметил — как же все-таки удобно, оказывается, общаться ментально с тем, кто тоже может это. С обычными людьми и рептилиями так не получалось, приходилось тратить силы на отстранение от их остальных мыслей. А здесь разговор шел легко и спокойно, Павел не слышал никаких «посторонних шумов». Только диалог, больше ничего. Причем присутствовала абсолютная уверенность, что никто из посторонних их беседу не слышит. Почему, Павел не знал. Но так и было.

«Узнал, конечно. Я еще в вашем доме почувствовал твои попытки покопаться у меня в голове. Ты что, с тех пор постоянно следишь за мной? Подсматриваешь и подслушиваешь?»

«Не говори ерунды, это было бы слишком напряжно. Да и своих дел у меня хватает. Но когда ты начинаешь сильно фонить…»

«Прости, что делать?»

«Фонить. Это сложно объяснить…»

«А ты попробуй. Я-то знаю, что у меня все под контролем».

«Ну да, твои эмоции всегда соответствуют ситуации. И даже то, что ты учинил сейчас, тоже вполне объяснимо для тех, кто может слышать. Ты бесишься оттого, что Венцеслава превратили в овощ».

«Ну да, именно так».

«Если не слышать нюансов. Они не слышат. Я слышу».

«И почему же не побежала к папеньке с доносом, а делаешь вид, что пытаешься помочь?»

«Я не делаю вид, я помогаю».

«Интересно, чем же?»

«Глушилкой работаю».

«В смысле?»

«Твою истерику приглушаю, корректирую немного. Как только ты начал фонить сегодня утром…»