Танцующая саламандра

— Черт, черт, черт, — забормотала Ксения, торопливо одеваясь. — Кажется, у нас проблемы.

Она вытащила из кармана джинсов мобильный и нажала кнопки быстрого вызова. Отец ответил почти мгновенно:

— Ну что, получилось?

— Да, но…

— Ты умница! Я, если честно, сильно сомневался, что…

— Отец, все плохо!

— О чем ты?

— Где Макс?

— Здесь, со мной.

— Где — здесь? Вы наверху или в поселении?

— В поселении, конечно. Ждем завершения нашей, если можно так сказать, операции. Твоей операции, ты достойна стать матерью Спасителя и лидером нации…

— Папа, оставь этот пафос, у нас проблемы!

— Ничего не понимаю! Ты же сказала, что вы с Павлом…

— Папа, помолчи и послушай! Павел оказался гораздо сильнее, чем мы думали! Он опасен! Его надо остановить любой ценой, иначе…

— Перестань, дочка! Ну да, Павел силен, очень силен, но я специально собрал в поселении всех рептилоидов, обладающих силой. И Макс поэтому здесь, и я. А главное — ты. И вообще, что там у вас случилось? Ты что, силой его в постель уложила? Тогда все было напрасным, ты же знаешь — совокупление должно быть добровольным, с максимальным слиянием не только тел, но и ментальных…

— Все было как надо, но потом я допустила ошибку. Показала Павлу его девку.

— Монику, что ли? И что с того? Макс, конечно, недоволен, что у него отобрали игрушку до того, как он с ней наигрался, но я все объяснил ему, и он понял. Понял, что иначе ты не смогла бы подобраться к нашему донору достаточно близко.

— Отец, пока мы с тобой болтаем, Павел убивает наших!

— Да почему?!! Моника на свободе, папашку его ты пришла помочь освободить, мы его отпускаем на все четыре стороны, вернее, он думает, что убегает с твоей помощью, и обещает дать нам неделю. За эту неделю мы спокойно перебираемся…

— Моника не на свободе, Моника умирает.

— Что-о-о?! Как?! Макс, ты что с ней…

— Это не Макс, это я. Я виновата.

— В смысле?

— Я… я не могла позволить этой девке получить моего мужчину, понимаешь?! Я надеялась, что без нее Павел рано или поздно станет моим, потому что то, что он пережил со мной, он никогда не сможет пережить с человеческими самками! И если та девка умрет…

— Ты что, убила ее?! Но как? Разве ты умеешь делать это на расстоянии?

— Я умею внушать нужные мысли. Моника вскрыла себе вены. И Павел увидел это глазами Дворкина. А когда услышал, что Макс изнасиловал…

— Но он не насиловал! Вернее, не успел, я помешал!

— Но Дворкин это озвучил, и Павел, он… Это страшно, отец. Очень страшно. Я ни с чем подобным еще не сталкивалась! Павла надо остановить любой ценой!

— Любой ценой? Ты имеешь в виду…

— Да! Убейте его!

— А не рано? Ты уверена, что все получилось?

— Да. Я уже чувствую моего ребенка.

— Этого не может быть!

— Может. Он очень силен. Очень.

Глава 41

Ненависть. Слепящая ярость. Темное, глубинное желание уничтожать любого и каждого, кто попытается встать на его пути.

И все равно, кем он будет — рептилоидом или человеком. Здесь, в подземелье, человек может быть только пособником этих тварей.

Как ни странно, путь пока был свободен. То ли ментальная волна, бегущая впереди Павла, предупреждает об опасности, то ли рептилоиды что-то задумали и готовятся.

Это раздражало, ярость требовала выхода. И больше всего Павел жаждал сейчас встретить Макса. Эту гнусную сволочь, надругавшуюся над его девочкой, которая едва-едва оправилась после почти года в плену у Гизмо.

И попала в не менее — если не более — мерзкие лапы…

И не смогла с этим жить.

Да, Дворкин что-то кричал про «Скорую», но лицо, лицо Моники — в нем не было жизни! Господи, девочка моя, ну зачем, зачем ты это сделала?! Я сумел бы тебя вылечить, стереть из памяти все страшное, того же Макса! Надо было только подождать немножко…

Подождать… Если бы Ксения не стала выжидать с сообщением для Дворкина, ничего бы не случилось.

Но, как ни странно, гнева в адрес дочери Ламина не было. Она ведь и так помогала, делала все, что могла. И понять ее желание уберечь от проблем соплеменников можно.

Но выполнять это желание сейчас Павел не собирался.

Вот только ни одного рептилоида на пути по-прежнему не было.

Павел вышел из жилого блока и направился по переходу к лабораторному. Он как раз возился с замком, когда за спиной раздался дрожащий голос:

— Сынок! Пашенька!

Павел, не поворачиваясь, глухо процедил:

— Убирайся!

— Что?.. Но… как ты можешь такое говорить? Я ведь твоя мама…

Павел медленно развернулся, и Магдалена, стоявшая метрах в пяти от него, с криком отшатнулась — столько ледяной ненависти было в глазах монстра.

Да, монстра! Увидев снова этого выродка вот так, вживую, не по скайпу, женщина не смогла сдержать брезгливого отвращения. Вот ЭТО жило в ней целых девять месяцев? ЭТО она носила с такой бережностью, старательно выполняя все рекомендации своего доктора?

Мерзость какая! Но — она должна изображать материнскую любовь, для этого ее срочно привезли в подземелье и держали в какой-то комнатушке. Что, почему, зачем — не объяснили. Велели просто ждать. А потом ворвались и почти бегом поволокли вот сюда, велев сделать все возможное, чтобы успокоить окончательно свихнувшегося урода. Успокоить любой ценой…