Танцующая танец цветущей черешни

Что-то побудило меня выйти на улицу, я увидел, что огромное дерево черешни, которое стояло молчаливо и ждало своего времени, взорвалось цветением. Оно стояло в белом, выпученном наружу, в синее небо, стволом, напоминающем все, о чем можно напоминать и о чем можно говорить или не говорить и словно кричало: «Где ты, где ты, где ты, милый мой? Буду до рассвета встречи ждать с тобой»…

Я постоял, посмотрел, вернулся и сказал:

— Ну, садись. Помнишь, ты говорила, что хочешь узнать, что такое кундалини.

— Да, — удивленно ответила она и широко раскрыла свои серые глаза.

Она стояла и с ожиданием смотрела на меня. Я начал рассказывать ей…

Она села рядом и начала что-то писать.

Я посмотрел ее записки, там были какие-то мысли о кундалини.

Я ее взял под руку и сказал: Пошли, Солнце мое, я покажу тебе супер кундалини.

И закрыв ее глаза руками, вытащил наружу: Вдохни глубоко!

Она вдохнула и говорит: О, сад цветет.

— Да, а теперь на вдохе открывай глаза, — сказал я и убрал руки.

Она уткнулась своими серыми глазами в это огромное поле цветущего черешневого цвета, выпученного во все времена и во все состояния в небо, в землю. Черешня кричала: «Я, я, я, я, я…» А все цветы ей отвечали: «Ты, ты, ты, ты, ты…»

С неба падали маленькие прозрачные звездочки и наполняли это дерево. Это падала Божья благодать. Так кундалини этого дерева обменивается с небом, с пространством и временем. Так Бог благословляет на цветение и на рождение.

Она стояла и слушала меня, а может не слушала, может просто медленно трепетала и дрожала, вдыхая этот весь аромат. Потом она подошла к этому огромному дереву старой-старой черешни, которая, по-моему, уже несколько лет не цвела, и обняла ее. Потом стала к ней спиной, уткнулась в ее ровный ствол, прикрыла глаза и опустила руки сначала себе на бедра, потом перешла на ствол сзади себя.

Она обнимала его, как что-то невозможное для восприятия. Она представляла его сначала как огромный минарет восточного религиозного комплекса, потом просто как башню, устремленную в небо, где-то на севере Европы, потом увидела в этом прикосновении тотемные столбы индейцев древней Мексики и северной Америки, потом увидела шаманские столбы Монголии и восточной Сибири. Потом заснеженную поляну, где-то там, совсем на севере, может на Кольском полуострове и вежу из которой вышел шаман. Он начал протаптывать дорожку вокруг столба, который был просто воткнут в землю, и сверху на нем висели ошметки каких-то то ли шкур, то ли еще чего-то. Он пел свою заунывную песню, которая напоминала звуки: «менгле, менгле, менгле». Мелкой перетопкой переступая с одной ноги на другую, он создавал круги вокруг этого столба.

Звуки его песни устремлялись в небо. Столб начал оживать. Из него вверх пошел теплый пар, в самое синее небо. И с самого синего неба посыпались мелкие-мелкие цветочки. Когда я пригляделся, это были ромашки.

Я удивился. Господи, неужели Божья Благодать может принимать такие формы?

Кундалини, — услышал я с неба тонкий женский голос. Кундалини — сила рождения, сила перерождения.

Ветер понес этот звук: «лини, …лини, …лини» куда-то между гор и холмов, между сопок, между лесов, куда-то вниз на юг. Около Черного моря этот звук остановился и превратился во взрыв. Цвели сады и все дышало со звуком кундалини.

И я не знаю, слушала она меня или нет. Но я вместе с ней летал туда, где зарождалось и зацветало дерево кундалини. Дерево, которое цветет и танцует танец своей любви.

Вот что такое кундалини, — закончил он свой рассказ.

Амелия слушала его, широко раскрыв свои большие глаза. Казалось, что ее здесь нет. Что она улетела куда-то туда, где цвели сады, падали с неба ромашки и колокольчиком звенел женский голос. Может это был голос той, что шила себе платье из нежных белых лепестков? Та, что пригрезилась ей в ее сне?

Венский Мастер уже давно ушел, а Амелия все так же продолжала сидеть в саду. В ее голове звенело на разный лад — кундалини, кундалини, лини, лини, лини…