В последний раз мать дотронулась до Мартина в его семнадцать лет, пока они смотрели какой-то дурацкий фильм по телевизору. Но тогда его мозг не отключился, как это обычно бывало. Он так и не понял, почему; тот раз ничем не отличался от тысячи предыдущих. Он знал лишь то, что в тот раз им завладел гнев, будто фонтан вылился из краёв и начал заполнять его сознание.
Он вскочил с дивана, отчего никем не замеченный пульт упал с его колен на пол, и повернулся к матери.
— Никогда больше так меня не трогай!
На мгновение она вжалась в спинку дивана и чуть приоткрыла рот, но потом быстро взяла себя в руки. Она встала, а её лицо всё перекосилось.
— Наконец-то! Наконец-то ты решил перестать быть отвратительным извращенцем!
Какого чёрта? Он растерянно покачал головой, чувствуя, как разум покидает тело и парит над ним. О чем она говорит, чёрт её дери? Она сама к нему прикасалась, он никогда об этом не просил. Или просил? Может, он сделал что-то в детстве и делает до сих пор, но просто не осознаёт это?
Его руки мгновенно прикрыли уши.
— Заткнись! Заткнись! Отвали от меня нахрен!
— Не смей так со мной разговаривать! Это
Он потряс головой, попытался отогнать слова, но они эхом отскакивали от его черепа.
Когда он вспоминал то, что произошло дальше, всё прокручивалось в его голове как сцена из фильма, словно он в замедленной съёмке наблюдал, как это происходит с двумя другими людьми. Он увидел, как сам же схватил раскалённую кочергу и бросился к матери. Увидел, как на её лице отразилось понимание, как она дернулась, чтобы убежать. Её нога попала на пульт, тот быстро выскользнул, а нога отлетела вперёд. Мать упала, её голова ударилась об угол стола с хрустом, похожим на треск при столкновении автомобиля с деревом, а потом отскочила на пол. И тогда время ускорилось, пока густая кровь текла из головы, покрывая старый ковер.
Он заворожённо наблюдал, как растёт алое пятно. Смотрел, как дёргается её вытянутая рука и широко открытые голубые глаза. Он осмотрел её тело и увидел, как что-то изменилось, почти незаметно, когда мышцы расслабились, а кожа стала бледной и восковой.
Он подождал ещё мгновение, затем пощупал ее пульс и убедился, что она мертва. А потом немного неловко подошёл к телефону и набрал 911.
Потому что в первый раз за много лет у него снова появилась эрекция.
Глава двадцать первая
Самолёт Эмили прилетел раньше, и отель подстроил под это трансфер. После того, как она заселилась в номер, осмотрела комнату и освежилась, было только 16:05. С Питером они встречались только в семь часов.
Она раздвинула тяжёлые портьеры и посмотрела в окно на ясное, голубое небо. В ней кипело слишком много возбуждённой энергии, чтобы торчать в отеле в такой великолепный день, и она не могла позволить себе потратить впустую ни одного из драгоценных часов в Новом Орлеане. Трёх часов вполне хватит для прогулки по Французскому кварталу, решила она. Но разумно ли это — идти одной? Её предупреждали, что город может быть опасным. Но нет, ещё совсем светло, и её отель находился на Канал-стрит, всего в двух шагах от Квартала. А к тому времени, как сядет солнце, она уже будет с Питером, и с ним она будет в безопасности. Эмили надела чёрные балетки и схватила сумочку. Может, взять с собой каблуки на всякий случай? Нет, они просто будут лишним грузом. Она еще вполне успеет вернуться в номер до встречи с ним.
Один толчок через вращающуюся дверь, и вот она уже идёт по Канал-стрит. Пройдя первый поворот, Эмили хотела сразу свернуть на Квартал, но всё же решила дойти сначала до Бурбон-стрит — ей хотелось, чтобы её официальное знакомство с городом началось на самой знаменитой из улиц Нового Орлеана. Кто пел ту песню, которую она любила в детстве, Sting? «Луна над Бурбон-стрит», точно. Мелодия завертелась у неё в голове, и она попыталась вспомнить слова. Что-то о невинной девушке, бродящей по Новому Орлеану…
Когда она дошла до угла и повернула, то не могла сдержать смех — первым, что она увидела, был секс-шоп. Да, это действительно походило на Бурбон-стрит, о которой она слышала. Эмили достала телефон и сфотографировала — эта улица была слишком совершенна, чтобы не запечатлеть её для потомков, и плевать, если она смотрится самой глупой туристкой. Потом она сделала селфи и снова зашагала вперёд.
Эмили вертела головой из стороны в сторону, рассматривая витрины магазинов, вывески и кованые балконы вдоль узкой улицы. Вдалеке старые здания притягивали её взгляд цветами спелого авокадо, сушёного апельсина, васильков и лепестков роз, они придавали улицам какой-то чужеземный вид — не совсем американский, но и не вполне европейский.