Танцующие фаворитки

Всем известно отношение Маннергейма, ярого монархиста[55], к большевикам – с кем только он ни был готов вступить в союз, дабы покончить с их правлением в России, можно сказать, своими руками безжалостно расправился с большевистским восстанием в Финляндии. Так что ни о какой симпатии или уважении к Ленину и речи быть не может. К тому же он был до мозга костей военным, просчитывавшим каждый свой шаг, и ни за что не поехал бы в Россию, где его могли бы либо просто опознать знавшие его люди, либо его двухметровая фигура и военная выправка моментально вызвали бы подозрение. Кстати, подобный случай уже имел место в его жизни 19 января 1918 года, когда он отправился на север Финляндии из южной ее части, охваченной восстанием финских красноармейцев, которых поддерживали пробольшевистски настроенные русские воинские части. Бывшего генерал-лейтенанта российской армии снабдили фальшивым паспортом на имя шведского торговца Мальмберга. Именно тогда проверявшие поезд русские красноармейцы взяли под подозрение одетого в партикулярное платье человека с военной выправкой и прекрасно изъяснявшегося по-русски – это швед-то! Патруль вознамерился арестовать его, но финский железнодорожный служащий, с которым Маннергейм заговорил по-шведски (он знал семь языков), убедил проверяющих, что документы торговца в порядке, и барона отпустили. О зверствах ЧК по Европе ходили самые ужасающие слухи, и Маннергейму, естественно, никак не хотелось оказаться в ее лапах. Здесь стоит упомянуть и еще один немаловажный фактор: неважное состояние здоровья Маннергейма, которое вряд ли позволяло ему пуститься в столь рискованное путешествие. Как уже упоминалось, будучи искусным наездником, он за свою жизнь получил 14 весьма тяжелых травм. Например, от последствий травмы коленной чашечки левой ноги (ее раздробила копытом лошадь) Маннергейм регулярно проходил лечение до конца жизни. В 1923 году он в начале года совершил путешествие в Алжир и Марокко. В Алжире управляемый им автомобиль упал в пропасть с 5-метровой высоты, в результате чего водитель получил перелом бедра и двух ребер. Ему было уже под шестьдесят, а в таком возрасте кости, как правило, не срастаются без последствий. После лечения оказалось, что одна нога стала короче другой на 2 сантиметра, и, дабы скрыть хромоту, Маннергейм носил вкладыш в обуви. Так что, судя по всему, и поездка Маннергейма в Москву, и венчание с Гельцер – все это чистой воды выдумка.

В двадцатых годах он спокойно разъезжал по Европе с полуофициальными миссиями, ибо негласно считалось, что никто другой в Финляндии не имеет такого авторитета на международной арене. Маннергейм не занимал никакого государственного поста; в 1920 году он возглавил «Союз защиты детей имени генерала Маннергейма», задачей которого было проявлять заботу о физическом и нравственном здоровье подрастающего поколения и, в первую очередь, оберегать его от тлетворного воздействия идей социализма и коммунизма (так что никаких симпатий к Ленину, идеологическому врагу, у генерала явно не было). От народа Финляндии ему в признание заслуг преподнесли в дар фонд имени Маннергейма в несколько миллиардов марок (надо полагать, в полуразоренной Финляндии свирепствовала инфляция и на самом деле сумма не выглядела уж столь впечатляюще), проценты с которых он имел право расходовать на собственные нужды. В 1922 году его избрали председателем общества Красного Креста Финляндии, и Маннергейм колесил по Европе, изучая опыт работы родственных организаций. Он вновь встретился в Лондоне с Тамарой Карсавиной, покинувшей Россию в 1918 году, но это была уже не та хорошенькая молоденькая танцовщица, робевшая в его присутствии. Карсавина приобрела мировую славу, стала женой английского дипломата Генри Брюса и совершенно равнодушно восприняла комплименты бывшего поклонника.

Что касается Екатерины Гельцер, то она осталась в России, где вместе с Тихомировым вынесла на себе в двадцатых годах всю тяжесть балетного репертуара Большого театра, труппа которого из-за революции также понесла изрядные потери. Как известно, большевики сгоряча объявили балет бесполезным искусством, далеким от народа, «игрушкой императорского двора». Надо отдать должное Гельцер и Тихомирову, которые через благоволившего им А.В. Луначарского отстаивали право этого жанра на существование. Тихомиров внес также большой вклад в воспитание учеников балетной школы. Гельцер же первой на родной сцене станцевала партию китаянки Тао Хоа в первом советском балете Р. Глиэра «Красный мак». Все это требовало неустанной работы, вкус к которой Екатерина не утеряла до последних дней своей жизни. Каждый день она поднималась с постели рано утром, принимала ванну, массаж, делала небольшую гимнастику, съедала очень легкий завтрак и проходила 2-часовой урок под руководством В.Д. Тихомирова. Затем шла в театр на репетиции…