Танцующий с тенью

Стыдно. Посреди этого гула аплодисментов, перемешанных со смешками, Молина чувствует стыд. Ему так стыдно, что сжимается грудь. Луч прожектора бьет прямо в опущенные веки. Молина не хочет открывать глаза – потому что ему стыдно. Стыдно и невыразимо жаль себя. И все-таки, против желания, Молине приходится это сделать. И тогда он видит себя во всех зеркалах большого зала и с абсолютной ясностью осознает, что от стыда можно умереть. Молина смотрит на свои отражения: вот его фигура в самом центре зала, в конусе постыдного яркого света. На Молине костюм циркового борца: полосатые обтягивающие штанишки, красное трико и широкий чемпионский пояс на животе – видя все это в больших зеркалах, Молина готов привалиться сквозь землю. Чуть погодя звонит колокол, и шум становится просто оглушительным: крики зрителей, угрозы его соперника, оркестровые барабаны сливаются в общий гул. Молине нужно чем-нибудь заглушить этот нестерпимый шум, но самое главное – справиться с чувством стыда, разъедающего его внутренности. И тогда, чтобы только не слышать этого омерзительного шума, юноша, бросаясь на противника, выкрикивает слова печального танго:

Ангел кабаре ночного,
ангел танго и спиртного,
чья душа – шесть струн в руках Раццано,
не рассказывай у стойки
о простом кафе в Ла-Боке,
где случился мой дебют;
расскажи, как пел я тут,
в свете этой белой лампы,
как гремели барабаны,
как «Пигаль» я покорил легко, —
как я был певцом у рампы,
а не увальнем в трико.

По мере того как схватка разгорается, зрители приходят в неистовство и вопят все громче, поэтому Хуан Молина, уклоняясь от ударов и захватов, вынужден петь уже в полный голос, хотя никто его и не слышит:

Муза танго и милонги,
лотереи и рулетки,
чье дыхание – в мехах бандонеонов,
позабудь об этом гонге,
о канатах этой клетки,
где, наряженный шутом,
я метелил чемпионов.
Лучше расскажи о том
всем друзьям из пансиона,
что им будет интересней:
как пришел ко мне успех,
как я их прославил всех
самой трогательной песней.

Хуан Молина сражается с яростью. Однако ярость его направлена не на звероподобного противника, а на свою несчастную судьбу. Поэтому песня его исполнена отчаяния:

Шестикрылые пропойцы,
те, кого на крыльях носит
в кабаре над потолком,
все по правде ей не пойте,
если матушка вас спросит, —
не сболтните ей о том,
что дерусь я голяком,
а мечта моя теряется во мраке.
Спойте, как я вышел в зал
в элегантном черном фраке
под аплодисментов шквал,
как вздыхали в восхищенье
все, кто слушал мое пенье…
Только чур – молчок о драке.

Хуан Молина успевает провести кросс как раз в тот момент, когда чудовище уже нависает над ним. Противник теряет равновесие, и тогда, не прекращая своей горькой жалобы, неудавшийся певец поднимает его над головой и швыряет на брезентовый ковер:

Дайте мне бокал стрихнина,
поднимаю тост за званье
Чемпиона Дураков.
Как смешно сбылись мечтанья:
ведь горят на этом зданье,
привлекая мотыльков,
десять букв: «Хуан Молина».

Песня заканчивается; зал взрывается неистовой овацией, а судья поднимает правую руку Молины и провозглашает его чемпионом. Юноше хочется верить, что публика отметила его певческий талант. Но он знает, что никто его не слышал.