Танцуют все

Парень отпрянул от неожиданности и уставился на мои накрашенные, словно приготовленные для поцелуя, губы.

— Илья, — представился он.

Не давая ему опомниться, я принялась сновать и кружиться вокруг. Я кружилась, щебетала и несла околесицу, мелькая как в калейдоскопе. Несчастная Виктория съежилась от такого напора и сумрачно наблюдала за представлением. По-моему, она решила, что в дороге я крепко выпила и перегрелась. Илюша решил, что у меня были все дома, но давно вышли под натиском математики, и я очередное переученное чудо.

Какое счастье, что Понятовский этого не видел!!

Позже об аттракционе ему доложила Лина, но благородный Гоша вопросов не задавал и в ревность не ударялся.

А вот бедную Викторию пришлось реанимировать.

Страшненькой худенькой Вике с романами не везло категорически. Симбиоз ума и наисерейшей внешности отгонял глупых красавцев и умных уродцев. Ничего среднеарифметического ей пока не попадалось, и случайное знакомство с приехавшим из Питера молодым бизнесменом она приняла как дар небес.

Встретились они в универсаме, где Вика выбирала рыбу для своего привередливого кота. Он любил треску, мог согласиться на пикшу, но, как назло, вчера в маленьком универсаму у дома Поляковых лежали лишь деликатесные сорта и мойва, от которой у котика жидкий стул.

Вспоминая, что в этом случае покупала бабушка, девушка так увлеклась, что на вопрос господи-на в сером костюме: «В Москве всегда проблемы с рыбой?» — согласно кивнула и вступила в длинную беседу о котовой диете.

У приезжего питерца тоже оказалась домашняя любимица — кошка Тита. Парочка поворковала у прилавка и отправилась вместе на розыски трески. Не знаю, чем вчера питался кот, но Вика отужинала в ресторане и устроила Илюше прогулку по ночной Москве.

— Надя, он завтра уезжает. А я, по-моему, влюбилась, — закончила свой сбивчивый рассказ Виктория.

Мы стояли за кустом сирени, Вика держала меня за руку потной ладошкой и умоляюще заглядывала в глаза. Бедняжка решила, что, наказывая Гошу за двухмесячный разрыв, я вознамерилась флиртовать с приезжим Илюшкой.

Чувствовала я себя паршиво. Но объяснять Вике, с какой радости вокруг ее друга выплясывала, не стала. Получится глупо и неубедительно. Легче списать на секундное помешательство.

Так и сделала. Удивительно, но Полякова поверила.

Усадив реанимированную Викторию в шезлонг, я обогнула по тропинке приятелей, собирающихся на реку, вошла в дом и заперлась в туалете. Для тягостных раздумий.

Итак, что мы имеем в балансе? К сожалению, ощутимое превосходство противной стороны.

Из всей нашей компании выбрали самую беззащитную и подставили ей ухажера. И выбор не случаен. Кто-то подсказал. К Голыптейн на рыбе не подъедешь, Синицина и вовсе отдельный разговор — непредсказуема, как прогноз синоптиков.

И что теперь сказать имениннику? «Пардон, Гоша, на твоем празднике филер?»

Лицедей из Понятовского аховый. Может себя выдать.

А я НЕ была в Питере и НЕ могу филера опознать.

Получается, что лицедействовать я буду в одиночестве. Если напряжется именинник, заметят все.

Пусть все остается, как есть. Илья приятель Вики, и только.

А как быть с Фоминой?

Не думаю, что Алиска залегла в кустах наизготове, но, как только жара спадет, она появится. И у меня есть несколько часов на изобретение сигнала «Не вылезай, убьет».

— Надежда, мы уходим, — раздался из-за двери голос Понятовского. — Тебя ждать? Или оставить ключи, ты двери запрешь и нас догонишь?

— Нет, нет, я с вами!

Затворничество в туалете и без того внимание привлекло.

Я быстро переоделась в купальник и, притворно морщась, вышла на крыльцо.

— Критические проблемы? — шепотом поинтересовалась Соня.

— Ну. Живот болит.

— Таблетку дать?

— Я уже выпила, — отмахнулась я и побрела в хвосте процессии.

Благодаря моей «болезни» и отсутствию Фоминой, Лина была вне конкуренции. Породиста, резва и беспечна, как свора борзых щенков. Накладные ногти от волейбола берегла, но за мячом носилась весьма грациозно.

Зачем ей математика?! Пошла бы в культмассовый сектор; закончила жизнь, владея сетью санаториев.

— Ревнуешь? — Ко мне на подстилку прилегла Сонечка и подставила солнцу упитанный животик.

— С ума сошла?! — возмутилась я.

— А что такая смурная?

За три года компания изучила меня достаточно. Косые взгляды друзей волновали меня мало, но вопрос Сони показывал, что до натурального вида Боткиной далеко. «Придется подстраиваться», — мысленно усмехнулась я и произнесла совершенно неубедительно:

— Ревность, Сонечка, атавизм. Я лишена реверсивных настроений, — и картинно зевнула. — Лучше скажи, Димон пишет?

Выпад был произведен грамотно. Гольштейн оставила в покое чужие переживания и углубилась в свои — воспроизведение письма Фурцева трехмесячной давности.

Это я уже слышала раньше, в начале мая, но сегодня Сонечкины слова звучали для меня иначе.

Глубинная разведка фурцевской квартиры придавала им глубокий смысл.