Танцы мертвых волков

Я потушил сигарету и вошел в дом. Лобо на миг поднял голову, но из конуры так и не вылез. Прошлой ночью, когда разыгрался настоящий ливень, я едва ли не силой затащил его в дом, но он все равно начал скулить и царапать дверь, предпочтя буйство стихии относительному спокойствию. Только одну ночь Лобо неотрывно провел рядом со мной, когда я корчился от боли, чувствуя, как перекатывается внутри что-то круглое, задевая сердце, стуча о позвоночник и впиваясь в легкие. Каждый раз, когда шар подбирался к горлу, я просыпался, с мокрыми от пота простынями, опасаясь, что задохнусь. Во время приступов Лобо никогда от меня не отходил, и отдышавшись, я обнимал его, вдыхал тяжелый запах шерсти, с облегчением сознавая — все кончилось, боль отступила, угрожающе скалясь беззубым ртом.

Я скинул ботинки и забрался в противно скрипевшую кровать. Пружины давно вытянулись так, что сетка изрядно провисала, отчего у меня по утрам болела спина. Но все же это было самое лучшее место на свете, гораздо уютнее тесных клетушек, именуемых благоустроенными квартирами. Комфорт погубит человека. Из зверя он плавно превратится в аморфную медузу, которая одним движением щупальца может заставить мир крутиться в нужную сторону.

Плеер лежал на кровати. Я нажал на кнопку, выставил случайный выбор и, откинувшись на набитую ватой подушку, с нескрываемым удовольствием впитал в себя как нельзя более подходящей к состоянию души песни.

Боль, без любви.

Боль, не могу насытиться.

Боль, люблю, когда очень больно,

Потому что лучше чувствовать боль,

чем совсем ничего.

Ты устала от чувства оцепенения,

Но ты такая не одна.

Я возьму тебя за руку

И покажу тебе мир, который ты сможешь понять.

Эта жизнь наполнена болью,

Если тебе не хватает счастья,

Доверься мне и возьми меня за руку —

Когда погаснут огни, ты поймёшь.

Готэм не спал, мигая огнями, перекликаясь сигналами автомобилей. С другого берега еще доносились отдельные голоса людей. Не будь я так близко от реки, может быть, ничего и не услышал. Но по воде звук летел, как на крыльях…

Темные воды что-то шептали, но оглушенный роком, я предпочел не слышать. Вода была моим личным врагом, извечным кошмаром и самым притягательным, из всего, что было в мире. Повернувшись на бок, я подвинул к себе телефон и открыл крышку. Три пропущенных вызова. Два — от Игоря, один — от Ланы.

Застать брата дома не удалось. Утром он убежал на работу. Я же, с раскалывавшейся головой, забежал к нему около четырех дня, памятуя, что накануне оставил кое-какие вещи, а также незавершенный проект в ноутбуке. Заказ необходимо было закончить к утру, о чем я совершенно забыл. Спохватившись, я засел за работу, уже под вечер вспомнив, что даже не пообедал. Брат так и не пришел, да и на звонки не ответил, видимо, сидел в кабинете супервайзера, отчитываясь о проделанной работе. Я обследовал полупустой холодильник и, не найдя ничего привлекательного, решил перекусить на обратном пути в кафе или ресторане.

В ванной, на веревке сушилась моя рубашка, которую я бросил накануне. Глядя на нее, я ощутил смутное беспокойство. По краю рукава проходила буроватая полоска, которую не удалось вывести пятновыводителем. Шипя от раздражения, я сдернул ее с веревки так, что сломанные прищепки разлетелись в разные стороны. Игорь не говорил со мной накануне, но иногда я ловил косые взгляды, исполненные подозрительного любопытства и тревоги. Иной раз стремление заботиться обо мне, точно курице над единственным цыпленком, раздражало.

Соседка снизу, старуха лет семидесяти, встретила меня злобным взглядом и сжатыми губами. Кажется, понемногу она начинала нас различать, поскольку со мной так и не поздоровалась. С Игорем она была куда более приветлива. Проходя мимо, я ощутил удушливый смрад немытого тела, застарелый запах мочи и грязи. Мне кажется, так пахнет старость: нищая, без намека на честность и благородство, старость людей, не сделавших в жизни ничего, за что их следовало уважать. При всей своей ужасающей нечистоплотности, старушка мнила себя кокеткой, периодически радуя общество своими эпатажными нарядами. Вот и сегодня на ней было пальто побитое молью, потерявшее вид еще в прошлом тысячелетии, легкомысленный пестрый шарфик и грязноватая шляпка с вуалькой, издали похожая на облезлую крысу. Когда старушка на миг ощерилась не то в оскале, не то в улыбке, я увидел, что у нее практически нет зубов. Старуха была типичной обитательницей города, и я не удивлюсь, если, странствуя по кривым переулкам ночной порой, найду ее, высасывающей кровь из невинных младенцев.

Поковыряв в замочной скважине ключом, старуха открыла дверь. Чудовищная вонь едва не сбила меня с ног.