— Я согласна облегчить боль… — прошептала Бранвен, смутившись до слез. — Только оставь меня девушкой…
Эфриэл хмыкнул и потер подбородок, показывая, что сомневается:
— Хорошо. Вынужден воспользоваться твоей добротой, и обещаю, что не заберу драгоценную девственность драгоценной леди. Пока ты сама этого не захочешь. Ложись в постель.
Он отступил, давая ей путь, и Бранвен, семеня, как мышка, добежала до постели и упала на нее ничком. Эфриэл едва сдержал улыбку.
— Не так, — велел он. — На спину. И убери простынь. Я хочу посмотреть на тебя.
Она жалобно всхлипнула, но подчинилась: перевернулась на спину, стащила с себя простынь, путаясь в ней и отчаянно дрожа. Потом вытянулась поверх покрывала, прикрыв лицо сгибом локтя. Но и так было видно, что щеки ее пылали.
— Не бойся, маленькая стыдливая девочка, — сказал Эфриэл, подходя к кровати. — Я не причиню зла. Тебе ведь известно — я здесь для того, чтобы выполнять твои желания…
Она так и затрепетала от звука его голоса, но лица не открыла. Эфриэл сел на край кровати и провел кончиками пальцев по ноге девушки от щиколотки до бедра, потом по животу и прочертил невидимую линию между девичьих маленьких грудей, до впадинки на шее.
— Посмотри на меня, — попросил он. — Согрей мое сердце…
Бранвен медленно открыла лицо и уставилась на сида, как завороженная. Эфриэл наклонился и запечатлел целомудренный поцелуй на ее челе, потом едва коснулся губами упругих щечек, потом — губ. Прикосновения его были невесомы, легки, как перышко, но всякий раз Бранвен с присвистом втягивала воздух и вздрагивала.
Глаза ее потемнели, и Эфриэл подумал, что никогда прежде ему не доводилось видеть таких пленительных глаз. Хотя видел много и разных — они бывали и ярче, и больше, случалось, что и цветом походили на драгоценным камням. Но оказывается, что пленяет не только красота.
Он лег рядом, опираясь на локоть и не спеша припасть к девушке, столь доверчиво раскрывшейся перед ним.
— Ты очень красива, Бранвен из Роренброка, — совершенно случайно он правильно назвал фамилию ее рода и остался этим втайне недоволен. — Ты дивно сложена, и такого нежного лица я не видел за всю свою жизнь. А ведь я очень долго жил на свете, и на этом, и на том. В моем мире женщины не стесняются наготы и не прячут красоту под тряпками. Но теперь я понимаю, что такое сокровище надо беречь, как самый дорогой клад. Будь ты моей, я бы спрятал тебя и наслаждался тобой один, не делясь ни с кем.
Бранвен ловила каждое его слово, пьянея, как от вина.
— Говори еще… — попросила она.
— Сначала один поцелуй, — Эфриэл поцеловал девушку, действуя уже смелее. Губы ее дрогнули под напором его губ, но горячая ладошка тут же уперлась ему в грудь.
«Не так быстро, — скомандовал Эфриэл сам себе. — Юные девственницы — добыча осторожная и пугливая, вроде молодых ланей. Сделаешь лишнее движение — и она умчится, и хвоста понюхать не даст. Но если подкрасться незаметно, то получится ухватить ее за рожки».
— Неужели ты до сих пор боишься, моя красавица? А ведь это мне должно быть страшно. Потому что ты грозна в величии своей красоты, как войско рыцарей, закованных в латы, под алыми штандартами с драконом. Посмотришь — и сердце затрепещет. Так затрепетало и мое сердце при твоем появлении, и я оказался в плену, сам того не желая. В плену этих лучистых очей, этих пламенных уст… — он подкреплял свои речи ласками, которые считал почти невинными, но которые повергали леди Бранвен в состояние, близкое к экстазу.
Сама того не замечая, она начала извиваться всем своим гибким телом, ловя его руку, а взгляд стал безумным. Эфриэл не раз и не два наблюдал похожий взгляд — еще немного и девица ошалеет настолько, что начнет умолять о близости.
— Ты словно агница, выходящая из молочной купальни, — продолжал нашептывать он. — Кожа твоя мягка и бела, как руно, политое молоком. А эти груди — они так высоки, так горды сознанием собственной красоты, — Эфриэл положил ладонь на один из белых холмиков и принялся поглаживать его. — Твои груди — как яблоки на вершине дерева. Они округлы и ароматны, и ласкают взор, но дотянется до них только отважный. И стан твой — как ствол молодой яблони — тонок и крепок. Хотел бы я быть тем, кто заберется по стволу и возьмется за яблоки, чтобы ими насладиться…
Бранвен не понимала, что волновало ее больше — слова ли, льющиеся, как медовая река, и воспламеняющие душу, или прикосновения, которые распаляли тело. Насколько глупа она была, рассказывая подругам, что поцелуй похож на солнечный луч! Нет, он гораздо жарче — как тысяча солнц или тысяча костров, пылающих одновременно. Такие чувства были внове для нее, но в то же время ей казалось, что когда-то она видела это во сне, и теперь тот полузабытый сладкий сон обрел реальность.
— Что со мной? — прошептала она, сумеречно опуская ресницы и подставляя шею и грудь поцелуям сида. — Я умираю? Неужели смерть так хороша?