— У кого длинный язык, который нужно отрезать? —
Сердито спрашиваю я, уже точно зная, откуда ветер дует. Нора.
Кто еще?
— Неважно, — Рания качает головой, глядя на меня с
мольбой. — Ты можешь делать, что хочешь. Но я прошу
уважать меня. Пожалуйста, возьми меня с собой.
— Хорошо. Ты поедешь, — сквозь зубы бросаю я. Черт с ней.
Если не соглашусь, будет рыдать до утра, и придется
выплывать из этой кровати. Рания радостно сияет, мгновенно
забыв, о чем только что плакала, и наклоняется, чтобы
поцеловать меня, но я отворачиваюсь, ощущая нарастающую
внутри волну гнева. Я ненавижу Нору, но уверен, что она
никогда бы не сказала отцу, что он может делать, что хочет.
Она ревнива, как черт. И до сих пор иногда устраивает стычки
с другими женами отца. Я никогда не сомневался в том, что
она любит его, как и своего никчемного сынка. Мне стыдно
признаться даже самому себе, но иногда я испытываю зависть.
Не думаю, что меня кто-то любит хотя бы на половину так, как
жены отца любят его и своих детей. Только я чужой, всегда
был чужим в огромной семье Правителя Анмара. И всегда
буду… в глазах каждого анмарца незаконнорожденным
отпрыском, не достойным имени своего отца. Когда-то мне
казалось, что спустя годы, получив хорошее образование и
заняв свою нишу в общем деле, я смогу что-то изменить в
отношении ко мне, но чуда не случилось. Я способен внушать
только два чувства. Страх и презрение. Что бы я не делал,
каких бы высот не добился, они никогда не забудут, кто я…
Мы вылетаем через сутки. Из аэропорта я сразу еду в офис,
отправив Ранию с охраной и вещами в мою квартиру рядом с
Центральным парком. Все еще не понимаю, что она будет
делать одна целыми днями, но даже если бы у меня были
свободные вечера, не могу представить, что мы бы проводили
их вместе, гуляя по парку за ручку.
Пока мы летели я много думал о Мэл, о Париже, и тех
событиях, которые случились после… О нашей страсти и
ненависти. О боли, которой я накормил ее досыта. Не знаю, не
понимаю почему мне так необходимо мучить ее, доводить до
грани ее терпения, играя на нервах. Истязая ее душу и тело. Я
хочу, чтобы она чувствовала. Хочу, чтобы горела. Я сам схожу с
ума, когда мы оказываемся рядом. Мои чувства, слова и
поступки не поддаются контролю. Я просто срываюсь в
пропасть, чтобы потом голыми ступнями по горящим облакам.
Иногда я думаю о том, что с нами не так? Почему мы не
можем, как другие? Тихо, красиво, мирно и уютно? Почему
она, несмотря на презрение и ненависть, позволят мне снова и
снова причинять ей боль? А я, как наркоман, хочу больше и
больше. Боли. Слез. Терзаний. Почему, когда мы оказываемся
рядом, все вокруг исчезает и вспыхивает адским пламенем?
Воспитанный отцом анмарец, жаждет видеть ее рабыней,
склоненной возле моих ног, покорной и всегда готовой
доставить удовольствие, но другой… другой видит в ней,
достойную себя, женщину, сводящую с ума одним только
взглядом. Никто и никогда не заставлял меня испытывать
столько боли, гнева и желания. И никто никогда не сможет.
То, о чем рассказывала моя мать, случилось. «Единственная
женщина, которую ты будешь любить всю жизнь. И даже если
ее не будет рядом, для тебя ничего не изменится.» Многое из
того, что рассказывала она мне в далеком детстве, вспыхивает
сейчас яркими, короткими воспоминаниями. Мама хотела
видеть меня другим, не похожим на своего отца, пыталась
взрастить во мне мужчину из ее мира. Но вышло иначе…
Могла ли она понять уже тогда, во что, в кого я превращусь?
Что, если да? Возможно, в этом кроется причина того, что она
не боролась за меня… своего единственного ребенка.