Танцы на стёклах

Джаред Саадат и его компания движется прямо на меня по длинному коридору. Парни спешат на лекцию, заливаясь мерзким смехом. На мгновение наши взгляды встречаются, и я чувствую это, даже несмотря на то, что он на довольно далеком от меня расстоянии.

Его губ касается… самая угрожающая усмешка Саадата, из всех, что я уже от него видела. Хищный взгляд мужчины заставляет меня озябнуть вновь, и, резко развернувшись, я бегу прочь в противоположную сторону.

Отдышаться я могу уже лишь на улице, прислонившись к ближайшему голому дереву.

Слезы мешают мне видеть окружающий мир, ветер подхватывает запутанные волосы, которые царапают меня по лицу. Я поднимаю взгляд на небо — и сейчас оно серебристое, цвета его глаз. Необъятная темно-серая, почти черная туча закрывает этот красивый цвет, и на землю падают миллионы тяжелых капель дождя.

Я стою у дерева, сгорая от боли и обиды, пока не промокаю с головы до ног.

Мне нужно просто забыть об этом. С этого дня, Джареда Саадата для меня не существует. Для меня он мертв.

Джаред

— Машина прибыла. Спускайся. Времени до вылета не так много.

— Пять минут, Джадир, — я сухо отзываюсь на требовательный зов снизу, чувствуя острое желание послать поверенного отца ко всем чертям. Ненавижу такие моменты. Я слишком привык к самостоятельной жизни в Америке, без всевидящего ока моего отца и вечно маячащего над головой долга ответственности.

— Адам, две минуты, — доносится до меня непоколебимый резкий ответ Джадира Бин Кадира аль-Мааба, правой руки шейха Рашида Бин Мохаммеда аль-Саадата, абсолютного монарха закрытого небольшого королевства Анмар, находящегося на ближнем Востоке. Совсем скоро мне придется вернуться домой, чтобы пройти необходимое обучение семейному бизнесу, прежде чем отец доверит мне реальную работу. Меня ждет пост президента в международной корпорации «L. Сorp.», одной из самых успешных ветвей семейного бизнеса, но история с Меланией Йонсен могла расстроить или отсрочить мои амбициозные планы.

Я могу долго и муторно рассказывать об Анмаре, его диких традициях, жестоких догматических законах. О мире, где царит абсолютный патриархат, и власть мужчин является неоспоримой и первостепенной, а примитивное мышление не изменилось с тех пор, как мой дед, великий шейх Мохаммед, верхом на верблюде воевал с соседними странами за новые территории. Мы обрели независимость не так давно, какие-то пятьдесят лет назад. Разбогатели на добыче алмазов и других драгоценных камней, которые наша земля хранила в избытке. В то время, как наши соседи специализировались на черном золоте, мы добывали камни, сверкающие и безумно дорогие. Мой дед научился делать бизнес на алмазах не сразу, и свой расцвет Анмар получил уже при отце, обладающим предпринимательскими талантами и аналитическим умом, которые умело использовал в бизнесе. За пятьдесят лет со дня независимости и объявления Анмара самостоятельным королевством, мы выстроили города и дороги, разбогатели, получили образование и доступ в самые богатые страны мира, но в головах коренных жителей Анмара на самом деле мало что изменилось.

Не скажу, что сам чем-то отличаюсь от моего отца, моих братьев, которых ненавижу всем сердцем, но я точно могу сказать, что не являюсь абсолютным патриотом своей страны, который слепо следует традициям и правилам тоталитарного государства, закрывая глаза на царящий там беспредел и устаревшие законодательные нормы. Возможно, причиной тому является влияние моей матери, которая успела вложить в мою голову свои представления о морали, ценностях, отношениях между людьми и жизни в целом. Отец не знал, какие долгие вечерние разговоры вела со мной мать, пытаясь не дать мне вырасти таким же как он и мои братья, воспитанные женами шейха. Мою мать звали Амели Блейк, англичанка, которая родилась и выросла в Лондоне. Там же училась. Католичка, презирающая ислам всем сердцем. Нет, она не говорила мне об этом открыто, но я просто знал, видел на ее лице едва сдерживаемую ярость, когда отец начинал цитировать при ней строки из Корана. Моя мать ненавидела не только религию страны, в которую ее привезли силой, но и моего отца. Его, думаю, больше всех. Ее ненависть к нему оказалась сильнее, чем любовь ко мне. Арабская женщина никогда бы не оставила своего ребенка, потому что ее не устраивают отношениях с его отцом. Даже спустя много лет, я не смог ей простить этого выбора. Она же знала, не могла не знать, что меня ждет в доме шейха под опекой его первой жены. Меня — сына наложницы, ублюдка, которого признал правитель, потому что слишком любил проводить ночи с белокожей шармутой (так называла ее Нора, первая жена моего отца, хотя это было неправдой), которую содержал в отдельном доме и посещал чаще, чем своих официальных трех жен и целую виллу наложниц. Они все ненавидели меня, не забывая при каждом удобном случае ткнуть меня носом в мое происхождение. Хуже всего было выносить презрение ближнего круга моего отца, которые тоже видели во мне незаконнорождённого ублюдка, но должны были считаться с тем, что я наследник.

Принц, мать вашу.