Танцы с королями. Том 1

Офицер понимающе кивнул, признав ее аргумент неотразимым. Вполне логично, что, став полновластной хозяйкой Шато Сатори, она решила навести новых слуг, которые были бы преданы лично ей, а не прежнему владельцу. То, что эта женщина не попыталась бежать вместе со своим любовником, доказывало ее безусловную преданность королю.

— Благодарю вас! Вы правильно поняли свой долг и разрешили нам произвести обыск. Поиски будут продолжены на прилегающей к вашему дому местности, но вас лично мы уже беспокоить не станем. Можете закрывать дверь и спокойно отдыхать, мадемуазель.

Именно так Маргарита и поступила, спустившись вместе с ним вниз. Когда по прошествии довольно долгого времени она так и не появилась в гостиной, встревоженная Люсиль обнаружила Маргариту внизу в зале. Она стояла, прислонившись лбом к двери, словно не имела сил даже для того, чтобы пошевелиться. Услышав шаги приближавшейся Люсиль, Маргарита обернулась. Ее лицо выражало смесь триумфа и отчаяния.

— Кажется, я забеременела, Люсиль! Я очень хочу родить сына Огюстена в этом доме!

Надежды оказались напрасными. Пережив (уже во второй раз) горькое разочарование, Маргарита как никогда отдалась работе, находя в ней единственное утешение. Всю свою энергию и изобретательность она направила на то, чтобы ее вееры были признаны не просто хорошими, но лучшими во всей Франции. Ничем другим Маргарита решительно не интересовалась. Она уже давно гордилась тем, что ее мастерская приносила доход скромный, но вполне достаточный для независимого существования, а теперь дело выглядело так, будто она вознамерилась соревноваться с самим Шато Сатори. Посоветовавшись с одним знакомым банкиром, она отложила из денег, оставленных Огюстеном, сумму на содержание дома, а остальные положила в банк. Ее теперешнее существование разительно отличалось от прежнего, ибо она жила в той части особняка, которая меньше всего напоминала ей об Огюстене. Ее спальней стала одна из гостевых комнат, а в качестве гостиной использовали небольшой зал. Редко кто посещал ее по делам в Шато Сатори, ну а тех, кто все же заезжал, она принимала в гостиной слоновой кости. Как только при дворе распространился слух о побеге Огюстена в Англию, в первые дни после этого известия многие придворные устремились в Шато Сатори и наперебой стали предлагать Маргарите найти замену Огюстену, однако всем им было тут же указано на дверь, и вскоре ее опять оставили в покое.

До тех пор, пока вся гугенотская община не узнала о том, что в Шато Сатори сменился владелец, беженцы продолжали использовать его как перевалочный пункт. Они обычно стучали в освещенное окно, когда Маргарита еще не спала и находилась внизу, или же подавали знак, подражая уханью филина, если в доме были потушены огни и Маргарита спала наверху. Эти простые сигналы были знакомы ей еще с тех пор, как Огюстен ввел ее в курс дела и она сама встречала беженцев и проводила их через подвал в мансарду. Ей не приходилось бояться разоблачения, ибо постоянная служанка, нанятая ею, хотя и была старательной и трудолюбивой женщиной, в то же время не отличалась особой сообразительностью и к тому же храпела все ночи напролет в самой дальней комнате особняка. Поденщицы приходили не каждый день и всего на несколько часов, а еду для беженцев Маргарита готовила сама.

Жестокое преследование протестантов не прекращалось. У некоторых несчастных, пользовавшихся гостеприимством Маргариты, на теле в нескольких местах было выжжено клеймо в виде буквы «Г». Это означало, что носитель знака является презренным еретиком. Один человек скончался от ран в мансарде, и его пришлось похоронить с помощью его же товарищей в могиле, вырытой в густых зарослях кустарника, куда давно уже не ступала ничья нога. Если беженцы нуждались в одежде, Маргарита снабжала их рубашками и камзолами из гардероба Огюстена или подбирала что-то из своих платьев. У нее имелись даже игрушки для детей и она охотно бы усыновила нескольких малышей, оставшихся без родителей, если бы это было возможно. Затем, хотя исход гугенотов из Франции не прекратился, в Шато Сатори они стали появляться все реже и реже, а вскоре и вовсе исчезли.

Отмена Нантского эдикта имела далеко идущие последствия, которых Людовик не предвидел. Его кровавая расправа над гугенотами вызвала шквал возмущенной критики по всей Европе. Даже некоторые католические страны осудили политику Людовика по отношению к части собственного населения, не говоря уже о государствах, где у власти находились правители-протестанты, которые сразу же начали создавать против него союз, и вскоре Франция оказалась окруженной врагами со всех сторон, Людовик, пребывая в благодушии, уверенный в превосходстве своей армии, и не думал печалиться, а напротив, замыслил новое строительство.

— Я построил Версаль для двора, а Марли для друзей. Теперь же мне необходимо прибежище для себя самого.