Ван:
Я понимаю, к чему вы клоните. Действительно, общаясь с мужчинами, я вхожу в роль ребенка, хочу, чтобы они заботились обо мне и лелеяли меня. Было бы хорошо, если бы и родители тоже удовлетворяли мои потребности, но я думаю, что они для этого не подходят.К:
Отчего же нет?! Твоя мама очень даже подходит, но только в том случае, если ты возьмешь ее к себе на службу и будешь платить жалованье.Ван:
Отлично! Полный обмен!Мар:
Быть может, твой гуру дает тебе все это без намерения получить что-либо взамен?Ван: Да.
К:
Ты уверена? Он ведь захочет взамен твою душу, не правда ли?Ван:
О, да! Конечно!(Смех)
Я отдавала свою душу!
Ж
Когда беседа приближалась к концу, Папа решил включиться в разговор в еще более личностной манере. Как было уже замечено ранее, чувство все возрастающей открытости в семье теперь сделало для Папы безопасным путь к дальнейшей откровенности. Он спросил, не было ли причиной выкидышей то, что он распылял гербициды, уничтожая сорняки. Его не покидало чувство вины за четыре выкидыша у Мамы, и он связывал каждый из них со своей работой на ферме.
К:
Вы говорили когда-нибудь об этом Маме раньше? О том, что вы чувствуете свою вину по этому поводу?М:
Нет.П:
Мы обсуждали с ней, что мне не по душе использовать эти химикаты.К:
(Маме) Он не безнадежен и еще станет человеком. Все эти годы он жил с таким чувством вины и никому об этом не говорил. Ни вам и никому из детей. Знал ли кто-нибудь из вас об этом?Дор:
Нет.К:
Почему вы не разговариваете с людьми, глупец!П:
Все может быть. Иногда не хочется думать о плохом, пока оно не станет очевидным.К:
Я имею в виду отнюдь не факты. Я имею в виду разговоры о ваших страданиях. Они говорят вам о своих, почему же вы о себе молчите?Хотя все вышло на поверхность в слегка замаскированной форме, тот факт, что Папа вынес проблемы своей внутренней эмоциональной жизни на суд семьи, является очень впечатляющим. После стольких лет сокрытия своего чувства вины и ужаса, которые были связаны с тем, что распыление гербицидов возможно привело к выкидышам, он наконец-то ищет путь к облегчению своих страданий. Его попытка стать более человечным является свидетельством существования потенциала роста в этой семье.
Это типичное явление в процессе семейной терапии. Когда на сессии сложилась терапевтическая атмосфера, разные члены семьи оказались достаточно смелыми и почувствовали себя достаточно комфортно, чтобы принять более личностную позицию. Как только стало ясно, что боль на самом деле не является врагом и внутрисемейная борьба не окончится уничтожением какой-то из сторон, на поверхность вышла собственно человеческая сторона всего происходящего.
Я хотел специально подчеркнуть тот риск, который взял на себя Папа, когда убедился, что не останется незамеченным. Такая ситуация – редкость в данной семье и может вывести на путь позитивных изменений. Мои усилия были направлены на поддержку такого рода изменений во внутрисемейных отношениях, и я дразнил Папу по поводу риска действительно стать человеком. С ним нельзя быть слишком сентиментальным и говорить высокопарно. Я хочу, чтобы дети поняли: он гораздо более сложнее того поверхностного образа "отдаленного" отца, который уже сложился. Пусть он играл эту роль много лет, ему необходимо как-то вырваться из нее и не погибнуть. Моя задача – помочь им увидеть, что он человек, полный чувств, страхов и слабостей, а не только законсервированный стоик.
Обозвать его глупым – еще один способ бросить вызов этой роли Папы и в то же время поддержать выходящую на первый план личность. В этом аспекте назвать человека глупым – очень хороший способ привлечь его внимание. Потом я бы хотел предложить ему другой путь бытия, уже не такой глупый – говорить с семьей о своих проблемах, о своем внутреннем мире. Если раньше он жил с установкой, что показывать свою эмоциональную жизнь глупо, сейчас я хочу склонить его к мнению, что глупо сдерживать свою боль. Когда такая точка зрения исходит от другого человека, быть может, он будет в состоянии принять ее к рассмотрению.