Танцы со смертью. Жить и умирать в доме милосердия

Мы с Мике идем по коридорам нашей больницы, навстречу ван Пёрсен. Мельком взглянув на него, Мике обращает ко мне многозначительный взгляд: «Семени из него не получишь. Разве только взять пункцию».

За ланчем Де Гоойер спрашивает, что для меня было самым ужасным из всего, что я пережил. Видя по моему лицу, что поставил меня перед слишком болезненным выбором, торопливо добавляет: «Я имею в виду, пережил как врач, не будем касаться твоих женщин».

Сдав экзамен, я долгое время проводил вскрытия в больнице Бюргвал. Сначала это было ужасно. Для работы мне хотелось надеть шесть пар перчаток, а вечером я не мог коснуться еды голыми руками, потому что от них всё еще шел трупный запах. К тому же после работы я оттирал руки щеткой и мыл их очень горячей водой, так что поры раскрывались, и запах еще глубже въедался в кожу.

Хенк Гронд, помощник в отделении, где я работал, попался мне не слишком умелый, и его скальпель частенько соскакивал, так что брызги (крови, слизи, кала, жёлчи и гноя) летели прямо в лицо, которое в такие моменты более чем когда-либо являет собой лицевую сторону души. Вот, дьявол! Однако скоро уже становишься безразличным ко всей этой мерзости и в конце концов спокойно жуешь бутерброд, стоя рядом с разверстым трупом.

– Эти брызги, это было самым ужасным?

– Нет, всё еще впереди.

До тех пор я думал, что самое ужасное – это неудачная хирургическая операция в брюшной полости и, как следствие, гнойный перитонит. Здесь Хенк был мастер. У нас была самая гнусная работа во всем городе: выгребать из трупов дерьмо (приличный господин, роющийся в канаве). Невероятная вонь, в которой приходится копаться руками, это что-то чудовищное. Для нас всегда было большим облегчением, когда Хукема, хирург, приходил, чтобы проинспектировать поле битвы, потому что он всегда закуривал сигарету, которая так приятно пахла рядом с этой выгребной ямой.

Впрочем, по его желанию, нужно было извлекать кишки из этой слякоти, в случае необходимости также вскрыть их и промыть, так чтобы можно было проверить наложенный шов. Его облегчение, если он видел, что шов в полном порядке, меня всегда удивляло. Всё равно что испытывать удовлетворение, если среди обломков разбившегося самолета найдешь целую пепельницу.

– Так это и было самое ужасное, гнойное брюхо?

– Нет, самое ужасное еще впереди.

Если труп на столе для вскрытия поворачиваешь на бок, чтобы удалить лежащую под ним простыню, то вдруг видишь жалкие плоские ягодицы. Из-за расслабления мышц и отсутствия кровяного давления трупы, которые лежат на спине, быстро лишаются задницы.

Часто при переворачивании трупа бывает так, что он словно испускает вздох. Конечно, это не настоящий вздох, просто через пищевод выходит газ из желудка. Но звучит как вздох.

Я уже месяцев пять занимался этой работой, когда однажды Хенк заболел. В то зимнее утро я должен был один пойти в холодильник, взять труп и приступить к вскрытию: одиночный полёт во владения Смерти. Все мои прежние страхи вновь вернулись ко мне, теперь, когда я остался один на один с трупом, который мне предстояло вскрывать. Мысль, что мертвец в невыразимом отчаянии наблюдает за тобой, занимающимся этой грязной возней, непреодолимо тебя преследует, и ты вновь осознаешь, что за страшный проступок, в сущности, вскрытие. Словно можешь наконец рыться в интимных бумагах того, кто теперь беззащитен. В то утро меня поразил, как никогда раньше, жалкий вид бедного плоского зада, а глубокий печальный вздох, который этот мужчина издал, когда я его переворачивал, я никогда не забуду.

«Да. Это оно и было». Смрад, плоские ягодицы и вздох, все три, но самое страшное из всего всё-таки вздох.

Яаарсма предлагает иную дистанцию для религии. «Нужно вычеркнуть имя Бог. Если Бога насадить на крючок и забросить удочку в духовную глубь человека, совершенно невозможно представить, чтó именно через какое-то время оттуда выудишь. Нужно выдумать какое-нибудь другое имя и не валять дурака. Не Адольф или Минтье, но, скажем, Хенк или Анни. Возьмем Анни. Увидишь, как сразу просветлеет небо, если священнику и пастору придется называть Бога Анни: „Истинно верую, что Анни печется о нас. Доподлинно знаю, что Анни возлюбила меня“. Нет, пожалуй, звучит всё же как-то не очень. Попробуем Хенка. „В начале сотворил Хенк небо и землю“. „There is more to a name than was dreamt of…“[190] и так далее. Что-нибудь можешь добавить, Антон?»

«Ну что ж, ты для меня, пожалуй, полноценный член той гильдии неодержимых, патроном которых в наше время может считаться Меттерних, с его высказыванием: „Если бы у меня был брат, я называл бы его кузеном“»[191].

Звонок из Лидса. Мать Патриции хотела бы узнать подробности относительно дочери. Спрашиваю Пат: «Какие чувства ты испытываешь к своей семье в Лидсе?»

– Смешанные, – только и может она выдавить из себя и плачет.