Танцы в лабиринте

- Он, - показал на мертвого Авдея Леша. - Когда Игорек тебя развязывать стал, он волыну откуда-то выхватил...

- Она у него под жопой на стуле лежала.

- Кто ж знал... ну, короче, он в вашу сторону и шмальнул. А я как раз "тетешник" с пола поднимал. Ну и... я его завалил, а этот, - он кивнул на лежащего в дальнем конце комнаты Валеру, - у меня ствол выбил и... это... резкий очень оказался.

- А убивать его обязательно нужно было?

- Так ведь... азарт, Сергеич. Я машинально.

- Ладно, - Петр отошел к входной двери и взглянул на расположение тел с режиссерским прищуром. - Давай-ка этому, который у нас Валера, "тетешник" в руку вложи. Это ведь его волына?

Леша аккуратно протер платком пистолет и вложил в руку Валере, сильно прижав его остывающие пальцы к черной стали.

- Хорошо, - сказал Волков, - значит, этот - этого, а тот - его. Допустим, похоже, но...

- Что? - поднял на Волкова глаза Леша.

- А он-то что, сам потом зарезался? Как царевич Дмитрий?

- Ну вот еще... - Алексей вынул из кармана нож, раскрыл его, обтер рукоятку и вложил в руку мертвому Виктору. - Вот так вот дело было. Примерно...

- Логично, - кивнул Петр. - Ну что? Поехали?

Игорь закурил сигарету, вернул Петру пачку, надев, застегнул штаны и, прихрамывая, пошел к выходу. Все направились за ним. В дверях Волков обернулся и напоследок еще раз окинул взглядом мизансцену.

- И уж даже и не знаю, - тихо сказал он, - чего они тут не поделили?..

32

Очнулся Адашев-Гурский от того, что кто-то тормошил его и похлопывал по щекам. Он втянул носом пахнущий плесенью воздух, открыл глаза и в первый момент не увидел вовсе ничего. Оперся на руку, сморщившись от боли в плече, сел и, поведя второй рукой перед собой, наткнулся ею на пушистые, мягкие волосы.

- Это я, - глухо прозвучал голос Элис. - Ты нормально?

- Ну... и понормальнее бывало. Иной раз. А ты?

- Нормально.

- Мы где?

- Ты упал... как это... подполье?

- А-а... ну да, конечно.

- Я потом тоже. Бул ш-шит...

- Ничего не болит?

- Нога.

- Не сломала?

- Нет, но... больно.

Постепенно глаза Гурского привыкали к темноте, и он, лежа в густом холодном сумраке, даже стал различать окружающее.

Жизненное пространство представляло собой небольшой, но 'глубокий погреб. Пол был земляной, кирпичные стены поднимались до самого верха. В углу угадывалась крутая лестница, поднимающаяся к люку. С потолка свисала на шнуре голая лампочка.

Гурский встал на ноги, пошатываясь, подошел к лестнице, поднялся по деревянным ступенькам и, уперевшись спиной и плечами в крышку погреба, напрягся всем телом. Крышка чуть шевельнулась, но под его ногами предательски треснула ступенька. Растирая ушибленное плечо, он спустился и ощупал стену.

- Там запор, на крышке, - сказал он, - а тут и упереться-то не во что. Но... стены не до самых досок. Вон, ладонь пролезает. И сырость тут, значит, раствор квелый. Мы кирпичики-то выколупаем. Вот только монтировку бы найти. Она вроде в руках у меня была, когда...

Он опустился на четвереньки и стал на ощупь искать на полу монтировку. Рука, угодив во что-то влажное и липкое, коснулась затем остывающей, покрытой густой шерстью, плоти.

- Твою мать... - вырвалось у Гурского, и он отдернул руку.

- Это собака, - сказала из угла Элис. - Почему он не... лает, когда мы вошел?

- Знаешь, кто самый опасный зверь? - Гурский сгреб с пола пригоршню земли и оттирал ею руку от крови.

- Луди. Человьек.

- Тигр обычно, когда нападает, рычит и на этом часто прокалывается. Он не предупреждает, просто сдержаться не может, из него злоба прет. А медведь нападает молча. Потому что он умный. И способен держать себя в руках, подавлять эмоции. Вот и собаки такие бывают. Ей не пугать, ей убить нас нужно было. Она хозяйский дом охраняла.

- А он знал?

Гурский полез в карман куртки, достал зажигалку, щелкнул ею и осмотрел пол в свете маленького, колеблющегося пламени.

- Что-то я, видать, здорово башкой приложился, - пробурчал он себе под нос. - Совсем мозги отшибло. У меня же огонь есть, а я на карачках ползаю.

- Почти прямо под самой лестницей он увидел валяющуюся монтировку. Чуть в стороне лежал обрез.

- О! - сказал он. - И весь наш арсенал здесь... Ловко он нас сделал. Голыми руками.

- Он знал про собака?

- А? - Гурский погасил зажигалку и, погрузившись в непроглядную тьму, наклонился, подняв обрез и монтировку. Затем сел на пол, привалился спиной к стене, уложил арсенал рядом с собой и полез за сигаретами.

- Сейчас, - сказал он прикуривая. - Глаза снова к темноте привыкнут. И мы начнем бороться за жизнь.

- Он нас специально суда привьез?

- Ну да, - кивнул в темноте Гурский. - Конечно. Когда мы к нему в дом вломились, у него времени думать не было. И на кладбище сначала ситуация для него была... без вариантов. А потом ему поперло. Ребята уехали, и появился шанс. То-то он меня так торопил. И вроде все складно так... А он, выходит, боялся, что Герка вернется.

- Джеки здесь нет?

- Ему главное из контейнера и вообще с кладбища выбраться нужно было. Там-то он уже в могилу заглянул, а жить-то хочется. Вот и... Вот я и купился. Извини, что?

- Джеки.