Танцы во льдах

Шиалл только пожал плечами и отвернулся, одновременно пряча в ножны нож, который тоже каким-то чудом успел вытащить. Беллри недобро покосился, Крот понимающе хмыкнув, вполголоса припомнив пару случаев, когда за подобное оскорбление эльфы не утруждали себя даже выслушиванием нелепых оправданий. А я, внезапно проникнувшись, принялась торопливо подсчитывать в уме, сколько раз за все время успела приласкать их "ушастыми". Подумала. Подсчитала. После чего пришла в ужас, поскольку вместо приемлемых цифр выходило нечто невообразимое, и от осознания этого меня, признаться, слегка тряхнуло. Но, хвала Двуединому, близость Ширры все еще служила отличным прикрытием: эльфы меня ни разу не то что не задели, а даже виду не подали, что вообще услышали.

Боже! Неужто они его ТАК боятся?!

Ой-ой-ой. А не получится ли так, что после того, как Ширра уйдет, Беллри мне все это припомнит? Не получится ли, что, не будучи больше связанными обещанием, они потом придут ко мне с претензиями?

Я осторожно покосилась на мохнатого "соседа", однако тот даже не пошевелился. Казалось, вообще не заметил этой небольшой размолвки в гнотте. А уж о моих переживаниях просто понятия не имел, хотя, насколько я успела понять, должен отлично все почувствовать. Пришлось наклониться и почесать его за ухом, благодаря и спрашивая одновременно, но и тогда мне лишь достался лукавый взгляд из-под опущенных ресниц и тихое урчание в ответ. Вот так. Как хочешь, так и понимай.

Я неслышно вздохнула.

- Ладно, собирайтесь, - поднялся со вздохом и Лех. - Идти еще далеко, а время-то не ждет. До ночи придется здорово поспешить, чтобы не натолкнуться на местных живчиков. Трис, ты выдержишь двое суток без привалов?

- Куда ж я денусь?

Он испытующе посмотрел, словно сомневаясь в моей искренности, но очень быстро отвел взгляд: и правда, чего спрашивать, когда мне все равно придется выдержать, если, конечно, я хочу добраться до своих гор? Выдержу. Я все выдержу, если надо. Потом, разумеется, буду мозоли на ягодицах сводить и еще долго морщиться, забираясь в седло. Но чего только не сделаешь ради себя, любимой?

Я спокойно выдержала этот взгляд, постаравшись ничем не показать своих опасений, затем он так же молча кивнул и ушел собирать вещи, пока остальные возились с костром, лошадьми и дорожным скарбом. После чего на некоторое время в лагере воцарилась здоровая деловая суета, где каждому нашлось свое занятие, а разговоры ненадолго прекратились. И лишь когда Лех решительно двинулся прочь, эльфы молча последовали за ним, а Ширра величественно поднялся, обозревая окрестности, я вдруг вспомнила об еще более страшных последствиях этого утра и, аж подпрыгнув от дикой догадки, поспешно заозиралась. А потом и вовсе спала с лица, поняв, что все это время рядом с нами было подозрительно тихо и спокойно. Прямо-таки ненормально мирно. Просто потому, что основной источник моего раздражения так и болтался где-то за пределами видимости. Тогда как я самым неприличным образом забыла о нем!! Проморгала!! Прохлопала ушами и ни разу не вспомнила, пока сидела за завтраком!!

И знаете, что это значит?

Что у меня внезапно появились ОГРОМНЫЕ проблемы!!

Я оказалась права - Рум страшно обиделся. Да не просто обиделся, а самым настоящим образом НАДУЛСЯ! Во-первых, сделался невидимым, как всегда, когда хотел показать свое возмущение. Во-вторых, перестал отзываться на свое имя. В-третьих, нарочито держался поблизости, но так, чтобы и я его не достала, и Ширра, если приблизится, не успеет сделать ему "хлоп". Иными словами, парил где-то возле моего левого уха, наслаждаясь полнейшей безнаказанностью, и монотонно, глухо, без всякого выражения бубнил:

- Трис, Трис, Трис, Трис...

О, как я ненавижу, когда он так делает!!

Ни словечка в ответ, ни косого взгляда на робкое "извини", ни знака, ни весточки - без конца только это ужасное "Трис", от которого меня просто передергивало. Но уРум

Рум всегда заводил эту унылую песню, когда желал меня наказать, неизменно играл в молчанку, красноречиво показывая, насколько сильно его, белого и пушистого, задело мое некрасивое поведение. И, поскольку ничем иным насолить он не мог, то принимался использовать свое невесомое положение так, как получалось: доводил меня до исступления какой-нибудь дурацкой фразочкой, которую начинал бесконечно повторять. Причем не просто так, а ровным, бесстрастным голосом, без всякого выражения и намека на эмоции, тихо, но так, чтобы я точно услышала. И длиться эта пытка могла целый день. Вернее, целую ночь, поскольку прежде он мог появляться лишь в это время суток. Причем, не когда попало, а исключительно в лунные ночи. И в этом свете мне, можно сказать, еще везло. А теперь, когда я сама его освободила, когда позволила являться в любое время и оставаться сколько угодно, когда мы так страшно его обидели, настойчиво игнорировав все долгое утро... спаси и сохрани меня Двуединый!

И это при том, что теперь его нудный голос слышала только я!!!