Тара

- Что я не так делаю, тёть Настя? - вжала голову в плечи Тара.

- Тебя всем селом ведьмой кличут! Хоть бы раз на доброе дело силы направила! Утопила бы в прорубе эту...!

Кого "эту" было и так понятно. Анфису.

- Тёть Настя, - осторожно начала девочка. - Во-первых, она живой человек. Во-вторых, дочь председателя. В-третьих...

- Хватит! - Настасья схватилась за голову и отвернулась. Отвернулась неудачно, локтем задев стакан. Тот завалился, расплескивая по скатерти остатки самогона, покатился к краю и со звоном упал на пол, превратившись в горку битого стекла.

- Тёть Настя, ты добрый человек. И Валентин Игнатьевич, председатель наш, тоже добрый. Он любит тебя. С ним бы ты жила спокойно, в достатке, в уважении, пусть и не очень счастливо. А Женька - он пустой! Пустой, как... как похлёбка без мяса. А ещё он...

- Замолчи! - взвизгнула Настасья, вскакивая со скамьи. - Что ты понимаешь?!

Она замахнулась на воспитанницу, но девочка неожиданно ловко перехватила руку за запястье и сжала в своей так крепко, что пальцы доярки побелели.

- Я всё понимаю, - тихо заговорила Тара, в упор глядя на нагнувшуюся к ней Настасью. - И даже больше понимаю. Если я его приворожу к тебе и расстрою свадьбу, он тебя сломает. Он будет гулять, годам к сорока запьёт и будет попрекать, что ты его старше. А тебе останется сидеть и плакать. И пить. Потому что не вынесешь такого обращения. А потом ты застукаешь его с молодухой в своей же избе. И спалишь их. Дверь подопрёшь и подожжешь! И под суд пойдёшь. И умрёшь в тюрьме от чахотки. Ты этого желаешь?

Тара говорила быстро, боясь упустить подробности страшной картины, проплывавшей у неё перед глазами. А Настасья с каждым словом всё больше сникала. Слова воспитанницы проникали в её мозг раскалёнными иглами и застревали там.

- И что мне делать? - тихо пробормотала она, поднимая на девочку сочащиеся слезами глаза.

- Давай тебе на него отворот сделаю. Твоё согласие надобно. Отверну, сразу полегчает.

- И впрямь отпустит? - недоверчиво переспросила она, присаживаясь обратно на скамью, комкая короткими пальцами сине-зелёный подол юбки.

- Должно, - заверила её Тара, ещё до конца не представляя, каким образом это сделает.

Додумалась, а вернее, узнала секрет отворота она во сне от старухи. Та приснилась под утро за день до свадьбы. Тара вновь была ею - древней, могущественной. Она проделывала обряд отворота над худощавым пареньком. Забавно, говорила она на чужом языке, понимая при этом все слова... А, проснувшись, знала его как родной.

В тот же день Тара потребовала у Настасьи полного подчинения.

- А поможет? - всё не верила, доярка, измученная некстати привязавшейся любовью.

- Точно поможет, - как можно увереннее отвечала Тара, расставляя в кастрюле у печки наломанные ветви яблони. - Как они зацветут, так и ты к новой жизни проснёшься.

- Эти зацветут? - хмурила жидкие брови Настасья. - Ой, уморила! Да их Куся обглодает или Тучка перевернёт...

Но и собака, и кошка обходили стороной и кастрюлю, и саму Тару.

- Гляди-ка, прямиком как мне бабка рассказывала. У них тоже в селе ведьма была... - вырвалось у доярки, но девочка так на неё глянула, что женщина прикусила язык.

К вечеру разыгралась метель - просто жуть - в пяти шагах ничего не разглядеть. Сугробов намело по колено и выше. Ветер выл, царапался в окна, плакал и мяукал. Старухи бы сказали, что всё воинство нечистой силы вылетело из ада и принялось пугать честной люд. Но краснопобедские бабульки, хоть и крестились по привычке у развалин церкви, в обычной жизни старались быть сознательными, и существование бесов, впрочем, как и святого воинства, отрицали подчистую.

В половине одиннадцатого Тара уже стояла у двери в тулупе и валенках и ждала, пока Настасья повяжет шерстяной платок поверх шелковой косынки.

- Скорее, тётя Настя, до полуночи управиться надобно, - поторапливала доярку девочка, зажигая фонарь.

Настасья затянула узел и взяла со стола второй фонарь - запасной.

- Точно, поможет? - в тысячный раз спросила она, словно её сердце чувствовало все последствия предстоящего действа.

- Не сомневайтесь, - в тот же тысячный раз заверила её воспитанница и распахнула дверь на крыльцо, за которым начиналась власть непогоды.

Пальцы метели придирчиво ощупали незваных гостей, подёргали за носы, оцарапали щёки, исследовали на прочность узлы платков и застёжки тулупов...

Зачерпывая в валенки снега, двое: женщина и девочка, с трудом вышли за калитку. Но метель, словно ждала их, подутихла, смягчилась. И, увязая в сугробах, юная ведьма повела доярку к дому механика Копытникова, где и квартировал агроном Женька. Как назло, находился тот дом хоть и не на другом конце деревни, но и не близко, в девяти избах от Настасьиного дома. Пока дошли - упарились. Поди-ка ты по таким сугробам побегай! Чистят-то снег у самого крыльца да калитки, а дальше - общая территория. То есть ничейная. Ни дороги, ни подмоги...

У самой калитки Тара поставила Настасью лицом к крыльцу Копытникова, запретила поворачиваться, пока три раза не позовёт, не окликнет, и начала что-то делать за спиной доярки.