Тараканьи бега

— Что ж, господа, по крайней мере выправкой вашей можно залюбоваться, — сказал Клоздгейт, благосклонно созерцая полувырвавшийся на волю роскошный Леночкин бюст.

— Так ты прибыл сюда любоваться… э-э-э… выправкой? — негромко спросил Изверов.

Ответственный уполномоченный сразу утратил интерес к шеренге вообще и к Леночке в частности.

— Наряду с остальным меня просили составить мнение об обеспечении прохождения практики, — сказал он, полуобернувшись к Извергу.

Тот хмыкнул:

— А еще о чем тебя просили?

— Больше ни о чем, — караван-командор почему-то вдруг решил перейти на англос. — Остальное мне ПОРУЧЕНО. Думаю, ты понимаешь кем.

Лицо Виктора Борисовича на мгновение заострилось, да так, будто один профиль от него остался.

Клоздгейт, похоже, сумел это заметить.

— Сейчас, кажется… — уполномоченный аккуратно поддернул левый манжет, но так и не успел взглянуть на таймер: один из полухолуев немедленно заторопился подсказывать, сколько сейчас по общебортовому времени и сколько по этому самому времени осталось до общебортовой побудки.

Поблагодарив подсказчика рассеянным небрежным кивком, караван-командор продолжил:

— Так может быть, господа студенты отправятся в свои каюты досматривать сны, а мы с тобой… Как это говорят русские: ухватим быка за бока?

— «Бока»… Версия, не лишенная оригинальности… — пробормотал Изверг. У него был вид больного, в мучительном сомнении изводящегося над огромным стаканом витаминизированного тонилакса: пить ли эту гадость прямо теперь и как положено (мелкими глотками в течение пяти минут), хватить ли залпом, или вообще отставить пока — может, хворь как-нибудь сама собой перемучится?

— Если вы, господин ответственный уполномоченный, не возражаете, пускай уж сперва наши будущие бортпрограммисты похвастаются своими успехами, — предложил наконец линкор-капитан. — Все едино им сейчас даже гипно вряд ли поможет уснуть… А уж после мы с вами займемся главным.

Так, больной принял решение: хватить залпом, но не теперь. Оказывается, геройский Изверг умеет трусить не хуже любого нормального человека…

…Лихо прошагать в рубку строем студентам не удалось. Во-первых, новоприбывшие долболомы начали выписывать вокруг юной Халэпы замысловатые петли-кренделя и мигом превратили колонну из трех человек в толпу из пяти. А во-вторых, подпакостил Чин. Вернее, даже не сам он, а его запоздалая (вот уж чушь, что лучше поздно, чем никогда!) реакция на ночные события.

Чаще всего именно так это и бывает. Вдруг. Когда уже вроде как все давно позади. Казалось бы, только что втихомолку и чуть ли не свысока сочувствовал изверовской оробелости, а мигом позже сам… нет, не понял — понимал-то он это и раньше — а именно осознал, что вот если бы только самую чуть лишнюю они с Виктором Борисычем проканителились, или если бы «Вервольф» малость пораньше начал изгаляться с деструкторами, или если бы случилось еще хоть одно какое-нибудь из доброго полдесятка прочих возможных «если»… то…

Это было противно. И стыдно. Дрянной ознобливый пот по всему телу, колени словно бы обескостели — пришлось цепляться за стену, пережидать миг-другой, а потом догонять остальных, едва ли не руками переставляя дрожащие ноги…

К счастью, на него не обращали внимания. Стесненные нешаблонностью своих отношений Изверг и уполномоченный караван-командор сосредоточенно шарахались от уставного официоза к совершенно партикулярной фамильярности и обратно, долболомы были всецело поглощены Леночкой, Леночка — нежданным обилием ухажеров, а Виталий — ревностью и страхом перед высочайшей инспекцией.

* * *

В рубке оказалось празднично.

Мягкая желтизна беззаботного летнего предвечерья лилась из полускрытых обивкой стенных плафонов; аметистовыми, изумрудными, аквамариновыми огоньками мерцала-переливалась иллюминация мнемосхем на проснувшемся Главном Пульте; и Главный Экран тоже проснулся, сгинул, подменил себя черной бархатной пропастью, росным несметьем звезд, и там, в этой пропасти, среди чистого этого несметья горел сотканный из радужной паутины рельефографа стремительный абрис полуптицы-полустрелы — дрейфующего спейсрейдера…

Практиканты, едва войдя, так и позастывали, таращась на все это великолепие. Ответственный уполномоченный тоже явно опешил. Даже уполномоченские громилы отвлеклись от Лениного воротничка — кажется, оба служивых долболома, как и студенты, впервые видели активированный «человеческий» пульт.

— «Мотра» прощается со мной, Гарви, — тихонько сказал Изверов. — Какое бы решение ты ни привез, нам с линкором пора прощаться.

Караван-командор Клоздгейт промямлил нечто малоразборчивое и старательно закашлялся. Затем достал платок и тщательно промокнул губы. А затем повернулся к практикантам:

— Ну, кто же будет демонстрировать вашу работу? Наверное, вы? — доброжелательный взгляд высокого гостя уперся в Виталия. — Господин Белоножко, если не ошибаюсь? Староста и лучший студент?

— Лучший только на курсе, с вашего позволения, — уточнил объективный Виталий, щелкая каблуками.

— Именно это я и подразумевал, — слегка приподнял бровь Клоздгейт. — Ну, прошу за компьютер.