Тараканьи бега

Чинарев-Молчанов остолбенел. В голове у него всплеснулась какая-то позорно бестолковая мешанина из «не рой другому яму», судорожных догадок, мог ли «Вервольф» действительно отплатить своему недавнему обидчику такой же обидной монетой («нет, бредовень бредовая, куда им… но как похоже-то!»), и «Да что же это Изверг за погань миражливую распустил у себя в сети?!»

А микросупер продолжал разводить каллиграфию: «Системы „Эскулап", „Киллер" и „Дихлофос" на паразит-программу воздействия не оказали. Приступаю к блокировке и переформатированию зараженных сегментов суб-памяти… выполнено. Перегрррр…»

Все. Бобик сдох. Дисплей исчез, индикаторы погасли… То, что должно было бы показаться миллисекундным обмороком, превратилось в клиническую смерть. Нет, ничего ЭТАКОГО не случилось. Паразит, небось, мелькнул вблизи системных аксессуаров, микробрэин для верности переформатировал все вокруг, затем решил перегрузиться (ради очистки совести и оперативной памяти) и… И все. С вымаранным системным сегментом разгрузиться легко, а вот загрузиться опять — хрена. Человек бы это предусмотрел, а комок металлоорганики с гордым названием «супермозг» всегда в решающие минуты оказывается кретином. Потому что мозг — не «супер», а настоящий — это отнюдь не только память и быстродействие. Это что-то гораздо большее, чем даже самая гигантская память и самое сумасшедшее быстродействие. Это как в шахматах: коми может хранить в памяти несоизмеримо больше комбинаций, чем человек, и комп может моментально просчитать, сравнить, выудить из огромного вороха комбинаций оптимальную… Но придуманы они, комбинации-то, отнюдь не компами.

Вообще-то, возвратить микросупер к жизни не составило бы никакой сложности. Копидрайв у Чина имелся, загрузочная эллипсета — тоже… Но возня со всем этим требовала хоть ничтожного, но все-таки времени. Лишнего. А вот именно лишнего времени у Чина не имелось ни капли.

Пробормотав невнятную матерщину, псевдо-Чинарев швырнул свое портативное счетно-логическое достояние обратно в вещмешок и отправился с визитом к подлинному Чингисхану.

Распахнув люк, отделяющий от коридора убежище пресловутого Гунна Вандаловича, так называемый студент Чинарев на миг остолбенел. Вообще-то, он уже не раз видал начинзаненного вдрызг Чингисхана, но чтоб такое… Да, страшная это штука — искусственная гравитация. Особенно если при ней, родимой, литровую бутыль досуха минут за пять-десять…

Спохватившись, Чин-чин нырнул в каюту и торопливо прихлопнул за собой люк.

Начинзаненное тело валялось на полу в позе тронутого разложением трупа, подавая, однако, весьма громкие признаки жизни: боцманским прокуренным басом ревело песенку, которую постыдились бы петь в приличном борделе. Увидав Чина, оно, тело, забарахталось, попыталось приветственно махнуть рукой (едва не расквасив себе нос этим незадавшимся взмахом) и обрадованно возопило дискантом:

— Матвеюшка пришел!

— Заткнись, — свирепо рявкнул Матвеюшка, и тело обиженно повалилось туда, откуда только что норовило подняться.

— Надо же было успеть так насосаться! — Чин, он же М. Молчанов, шагнул к вознамерившейся снова запеть легенде хакерства. — Ты когда-нибудь выучишься держать себя в руках?!

Тело оборвало вокальные упражнения и принялось истово, с отчетливым стуком колотиться затылком об пол (закивало то есть):

— Научусь! Тля курва сукой буду!

— Не будешь, ты уже… ч-черт… — Матвей споткнулся о бесцельно елозящие по псевдоковру ноги и упал.

Где-то под его животом квакнуло, потом прохрипело натужно:

— Вс… встань с меня. А то в-вой-ой!-дут и заподозрят нас. В любви. Однополой, — хрипение сменилось всхлипами. — Однополая… На одном полу, без простыни даже… Кошмар. Встань.

Чин-Молчанов действительно поторопился вскочить: звуки, которыми вдруг перебился монолог под его животом, ярко напомнили то, что обычно предшествует возвращению вспять содержимого переполненного желудка. Но нет, это оказалось всего-навсего идиотским хихиканьем — пьяная легендарная личность продолжала развивать случайно подвернувшуюся благодатную тему:

— Однополая… гадость… как эта стерва Катарина из шестого вз… ох… взвода… «Лена, я ну прям без ума от твоего тела, давай вдвоем в душ сходим, чтоб только ты бы да я бы…» Не, ты знал? Не-е-е, ты не знал, а то б ты за этой лез… лезб… не ухлестывал. А Лена ей: мне, мол, с тобой так же противно, как с этим глибзд… не, с гли-стю-ком, с Белоножко. Это Лена нарочно про глистюка, Лена, небось, знала, что он… что Белоножко все время под… подслуши… гы-гы…

— Что это ты о себе в третьем лице? — рассеянно осведомился Матвей, норовя ухватить разговорчивое пьяное тело под мышки и взвалить оное на койку.

— А шо, вышел закон, шо нельзя? Я, может, мечтаю… Только я не в третьем, я в среднем хочу. Вон эти… Как их, тля… Не, тля зеленая, а они трах… крах… красненькие там, черные… Во, м-му-урр!-равьи. Так они почти каждый — оно. И никаких проблем. А у меня, думаешь, нет проблем? Да у меня кроме проблем ничего… Ай! Пусти, дурак, больно!