Тараканьи бега

Белоножко, похоже, опамятовывал потихоньку. Во всяком случае, в голосе его вдруг наметилось самодовольство:

— Не мы, а я. Когда допер, что по вашему раскладу получаюсь единственная кандидатура на роль лиговского сверчка… — Он укоризненно скосился на дядю, но тот лишь руками развел да осклабился на все тридцать два (дескать, что разумно, то не подло — сам разве не этим же девизом только что отруководствовался?). — Так вот…

Тут староста попытался взять эффектную паузу, но родственник изувечил ее оскорбительно-хлестким, будто оплеуха, «ну!».

Это оказалось последней каплей. Напереживавшегося студента разом вышибло из последних жалких остатков самообладания — только не вполне туда, куда, вероятно, рассчитывал его вышибить дядя. На Виталиевы скулы и щеки словно бы жидким азотом плеснуло (казалось, лишь попробуй приоткрыть рот, и кожа растрескается, осыплется звонкими льдинками); все вокруг — лимузиновую шикарную внутренность, занавешенную снегом площадь снаружи — весь мир втянуло, подменило собой брезгливое нетерпение в сощуренных менеджерских глазах…

Что, не терпится тебе, макрос?! Ишь, разнукался… Воображаешь — все, запряг уже хлопа-студентишку?! А вот тебе!..

«Вы же сами мне все подсказали, демиурги хреновы! Еще ни один яйцеголовый не способен точно сформулировать, что такое человеческий (хотя бы только человеческий!) интеллект. Так куда ж ваш Макрохард сунулся, а? И ведь который уже раз такое! Уря, мы могем! Че могем, на кой фиг могем — сами еще толком не поврубались, так нет же, давай галопом ваять. Пока нас не обогнали. Пока мы одни такие могучие, шо могем. А все остальные нехай завидуют. И боятся. Мало ли как там до нас с клонированием обгадились — то ж просто дураки были! А мы не просто, мы дураки умные! И могучие! Че-че? Кто-то против? Запрет? Дык это они оттого, шо завидують. И боятся. А мы на ихние запреты — тьху, мы прям вот щас начнем себе антивещество производить. На хрена? Потом, потом разберемся — главное, абы раньшей всех успеть как можно больше, и еще больше, и еще… Успели. А потом и разобрались-таки — сидючи на берегах Аризонско-Канзасского моря. А пока, значит, одни с морем разбирались (через сколько сот лет оно излучать перестанет, да сколько миллионов сограждан при взрыве уцелело только затем, чтоб перетопнуть)… Пока, значит, одни разбирались, другие могучие решили себе биокибов наваять побольше да пообрывистей. Всяких. Безмозгликов на имплантанты, головорезов для армии… Сервис-антоидов — шоб трудились, пока умные могучие дураки совершенствуют дурацкие свои ум да могущество… Ну, с теми-то дураками в два счета разобрались… биокибы. А уже с кибами весь прочий мир без малого десять лет разбирался, надцать миллионов душ полегло… И теперь вы, новые, туда же — электронные интеллекты плодить по собственному вашему безмозглому подобию… Ну кто вас, таких, все время шпыняет сотворять, незнамо чего? Или вы в школах по истории из колов не вылазили?!»

— Ты что, племянник, онемел? Долго я буду ждать?

Это дядюшка.

Заждался ответа на свой уже хрен-зна когда заданный вопрос.

А ты, пле-мян-ни-чек, зыркаешь на него по-шакальи, злобно-трусливо то есть, и молчишь — проповеди в уме сочиняешь. Думаешь, он от проповедей, да еще от твоих, враз исправится? Мечтай-мечтай…

— Слушай, мое терпение уже вот-вот…

Так, эталон менеджерства изволит гневаться все сильней.

Ладно. Проповедь нехай в уме и останется. Можно бы, конечно, и вслух, да ведь проку с того «вслуха» явно никакого не будет (извечное самооправдание трусов). Хорошо.