— Дальше… — пытаясь зацепиться за остатки норовящей удрать самоуверенности (а еще бы ей, бедолаге, не норовить — в преддверии кульминационного-то момента… Виталий бы и сам с удовольствием…) Так вот, из последних сил тщась хоть изобразить хозяина положения, гордость курса решил изменить это самое положение в физическом смысле слова, а именно развалиться вальяжно и нагло. Затея почти удалась, вот только, наверное, при этом следовало осторожней ерзать туго обкомбинезоненным задом по натуральной коже сиденья. Подло издавшийся в результате звук (рожденный всего-навсего трением разнородных материалов) был так громок и до того смахивал на нечто постыдное… В общем, никакой позой не компенсируешь взопламенелость собственных ушей и откровенно презрительную собеседническую гримасу. Оставалось только искать утешения в факте глобального несовершенства мира да стоически гнуть свое. Так Виталий и поступил.
— Дальше, — пропыхтел он, безуспешно тужась утереть взмокрелое чело влагоотталкивающим рукавом, — дальше все просто. Вы тут какую-то мою расписку упоминали. Никак не доморгаюсь: о чем речь?
Дядя замер, таращась; потом вдруг слепо-лихорадочно зашарил по лимузиновой приборной панели, по карманам серого своего шикарного костюма…
Манускриптер обнаружился у макрохардовского функционера под локтем. С минуту упомянутый функционер терзал обнаруженное, то выкрикивая невнятные команды, то принимаясь внемую избивать негнущимися пальцами вызванный, очевидно, на дисплей псевдоконтактор. Как всегда бывает при такой спешке, элементарная операция — загрузка текстового файла — заняла раз в десять больше времени, чем ей полагалось… то есть вместо одной миллисекунды аж десять.
Вызвав расписку, дядя ее прочел. Потом еще раз прочел. Потом снова начал что-то бормотать, куда-то тыкать… А потом обмяк, аккуратно сложил ноут вчетверо, бросил его себе под ноги… и устало-вопросительно уставился на племянника.
Виталий тоже слегка обмяк, но голос его вздрагивал и пресекался:
— Сначала одно ма-аленькое обстоятельство… Не сомневаюсь в вашей готовности… это… сделаться козлом ради… в смысле отпущения козлом… ради любимого Макрохер… харда. Это я про запись. Но если из нее хоть кто-то третий узнает, каким вы оказались идио… извините… ну, скажем так: идеалистом… Хотя, как я ни скажи, а подумают-то…
Эталон менеджера среднего звена согнулся, кряхтя. Нет, он не рулевую «качалку» лбом продавить хотел, он тянулся за манускриптером. Гордость курса не стал отслеживать команды, которые влиятельный (не в прошлом ли?) родственник бормотал своему писалу. В содержании этих команд он, гордость курса, не сомневался, а потому сказал великодушно:
— Пятерню я вам — уж ладно! — прощаю. Это шутка была. Вы только про лимузинный бортовик не забудьте: он же, наверное, тоже….
— А с чего ты решил, будто я что-нибудь выключил? Или что хоть собираюсь? — Бесстрастие дядиных вопросов казалось просто-таки сверхъестественным (особенно если учесть, что, вопрошаючи, оный дядя яростно скомкал ноут и зашвырнул его через плечо, в салон).
— Не собираетесь, так соберетесь, — Виталий устало ссутулился, снова отвернулся к окну. — Когда вы прошлый раз меня сюда выдернули… Ну, когда я расписку эту чертову подписал… Помните, вы мне тогда грузили, что ваше писало прочавкивает команды на одрайвенеть скольких литературных языках? Помните?
— Помню. А еще я помню, как тогда же запретил тебе употреблять в моем…
— Ага, — положительный человек Белоножко устал до абсолютно взаправдашнего бесстрашия. — Это после того как я, уже подписав, отрекордил… извините — воспроизвел… ну, пересказал поучение наших курсантов-наставников — ремембите? Вы тогда еще заподозрили от меня какую-то пакость, подпись затеяли проверять… А она на месте была. Так?
— Ну?!
— Прилип ко дну… Еще б ей тогда не оказаться на месте! Исчезнуть она должна была позже. Вы, дядюшка, хлопанулись тот раз как последний… как даже не знаю кто. Сами же сказали: манускриптер воспринимает ЛИТЕРАТУРНЫЕ языки. В тэ че и русский — литературный. И если б удосужились вдуматься, да из моей тогдашней бредовени вылущить осмысленные именно литературные слова, получили бы: «Осуществляю специальный команд-ввод исключительно по-русски. Для долгосрочного исполнения. Последнее изменение стереть через десять стандартных функциональных команд. Исполнять». Вы тогда не вбрэйнились, а компик ваш — ин э моумент… Вы уже потом и файл-расписку улистали, и с чем-то другим затеялись, а он знай себе функц-команды отсчитывал. Досчитал до десяти — и стер изменение. Последнее на момент получения той моей команды. Подпись мою стер. Ну, дошло наконец?