Тараканы

— Я не шучу. Она просто гигант. Работает редактором в издательстве, но я считаю, что работа только мешает ей устроить свою личную жизнь. Кроме того, она отпугивает мужчин: слишком уж строгая, вроде тебя, настоящий кремень. Ты и сам, наверное, заметил, что все норвежские женщины, выбранные «Мисс такой-то», повторяют в интервью журналистам, что они очень целеустремленные? Слишком много развелось этих дам с характером!

И Йенс задумался.

— Сестрица взяла себе мамину девичью фамилию, как только достигла совершеннолетия.

— Не уверен, что мы подойдем друг другу по характеру.

— Это еще почему?

— Я по натуре трус. Поэтому я ищу себе скромную, самоотверженную девушку, желательно социального работника, такую красивую, что никто еще не осмелился сказать ей об этом.

Йенс захохотал:

— Тогда ты точно можешь жениться на моей сестре. Не важно, что она тебе не нравится: она так много работает, что ты почти не будешь ее видеть дома.

— Тогда почему ты позвонил ей домой, а не на работу? Ведь в это время в Норвегии было два часа дня.

Йенс покачал головой.

— Никому не говори об этом, но я совершенно не воспринимаю этих часовых поясов. Не соображаю, когда прибавлять, а когда вычитать часы. Это ужасно, отец называет меня маразматиком и считает, что это у меня по материнской линии.

И тут же поспешил заверить Харри, что его сестра не страдает подобными вещами, скорее даже наоборот.

— Будет тебе, Йенс, лучше расскажи, когда ты сам собираешься вступить в брак.

— Фу, не произноси этого слова вслух, при одной мысли об этом у меня учащается сердцебиение. Брак… — передернул плечами Йенс. — Проблема в том, что я, с одной стороны, не склонен к моногамии, а с другой стороны — романтик. Если бы я был женат, я не смог бы гулять на стороне, понимаешь? А мысль о том, что ты больше никогда в жизни не будешь иметь секса с другой женщиной, слишком тяжела, разве не так?

Харри попытался проникнуться его словами.

— К примеру, я пригласил на свидание ту девицу в лифте: ради чего? Вероятно, из страха. Я просто хотел доказать себе, что еще способен заглядываться на других женщин. И ничего, собственно говоря, не доказал. Ведь Хильде… — Йенс умолк, подыскивая слова. — В ней есть то, чего я не находил в других женщинах. А я искал, поверь мне. Не знаю, сумею ли я объяснить, но в любом случае я не посмел отказаться от нее, поскольку понимал, что найти такую женщину непросто.

Харри сидел и думал, что это, пожалуй, неплохое объяснение — не хуже тех, что он слышал раньше. Йенс, ухмыляясь, играл бокалом.

— На меня действительно повлияло пребывание за решеткой, ведь обычно я не говорю о таких вещах. Обещай, что ничего не расскажешь моим приятелям.

Тут к столику подошел официант и подал им знак.

— Идем, уже началось, — сказал Йенс.

— Что началось?

Официант повел их в глубь ресторана, через кухню, вверх по узкой лесенке. Проход был весь заставлен тазами, на стуле сидела старуха, обнажив черные зубы.

— Это от бетеля, — пояснил Йенс. — Мерзкая привычка. Они все жуют и жуют его, пока не сгниют мозги и не выпадут зубы.

Харри услышал громкие возгласы за дверью. Официант открыл ее, и они оказались на просторном чердаке без окон. Десятка два-три мужчин сбились в тесный круг посередине. Они яростно жестикулировали, и по рукам сновали туда-сюда мятые купюры. Большинство мужчин были белыми, некоторые в светлых хлопчатых костюмах. Харри показалось, что он узнал одного: его лицо он видел в Писательской гостиной отеля «Ориентал».

— Петушиные бои, — пояснил Йенс. — Частное мероприятие.

— Как же так?! — прокричал Харри, так как стоял ужасный шум. — А я читал, что петушиные бои запрещены в Таиланде.

— Не совсем. Власти разрешили их в смягченной форме, когда шпоры на лапах обматывают, чтобы птицы не уничтожили друг друга. Еще сделали ограничения по времени, чтобы не доводить до смертоубийства. Но здесь все происходит по старым правилам. Без ограничений. Подойдем поближе?

Харри привстал на цыпочки и, перегнувшись через стоявших впереди людей, посмотрел вниз на ринг. Два петуха, рыже-коричневый и ярко-оранжевый, с важным видом расхаживали по кругу, потряхивая головами и не проявляя друг к другу никакого интереса.

— Как же их заставят драться? — спросил Харри.

— Не беспокойся. Эти петухи ненавидят друг друга гораздо сильнее, чем ты думаешь.

— Почему?

Йенс взглянул на него.

— Они оказались на одном ринге. И они петухи.

И вот, словно по сигналу, они налетели друг на друга. Харри видел только хлопающие крылья и взметаемую вверх солому. Вокруг ревели от восторга, кто-то даже подпрыгивал на месте. По чердаку распространялся странный, сладковато-горький запах пота и адреналина.

— Видишь того, с раздвоенным гребешком? — спросил Йенс.

Харри ничего не видел.

— Это победитель.

— Как ты это видишь?

— Я не вижу, я просто знаю. Знал это заранее.

— Но как…

— Не спрашивай, — усмехнулся Йенс.