Тарантул

Женщина скрылась в подъезде, но, пока управхоз добиралась до инвалида, она снова появилась в полушубке и шерстяном платке.

– У вас тут хуже, чем на фронте, – сказал инвалид. – Мало того что осколком, а еще и кирпичом, стеклом поранить может.

– И не говори! Как только от страха живая осталась.

Инвалид с улыбкой взглянул на управхоза. Чувство страха не шло к этой мощной фигуре и грубому голосу.

Подошла дворник, и они вдвоем, подхватив инвалида под руки, легко перенесли его через кучи мусора, а затем и по лестнице на третий этаж.

Здесь управхоз так же бесцеремонно забарабанила кулаком в дверь тридцать третьей квартиры.

В квартире напротив дверь была открыта, и оттуда, как пар, летела белая пыль извести.

– Тут завод квартиру ремонтирует, – пояснила управхоз. – Ваша комната в порядке. Даже одна половинка окна со стеклами.

В это время за дверью послышался шум и женский голос:

– Кто там?

– Это я, управхоз. Открывайте.

Дверь открыла немолодая худощавая женщина.

– Ну вот… Жаловалась, что без мужчин страшно, – сказала управхоз. – Вот вам и мужчина, да не простой, а герой. Инвалид Отечественной войны. Смотрите не обижайте!

– Да что вы, Марья Андреевна, как можно! У нас мужья на фронте, а вы такие слова…

– Ладно. Не каждое лыко в строку*.

Открыли запечатанную комнату. Управхоз составила акт на мебель, оставшуюся после эвакуированных, и взяла с нового жильца расписку «о временном ее хранении». Затем объяснила, как, когда и где ее можно застать, и, пожелав всего хорошего, ушла.

Инвалид остался с двумя соседками. В эти дни в Ленинграде было мало инвалидов, и для рабочих женщин, перенесших столько страданий, переселенных из другого района, потерявших родных, новый жилец явился как нельзя кстати. Доброе и жалостливое сердце русских женщин искало и нашло выход для деятельности. Не успел он оглянуться, как на столе уже стоял кипящий чайник и скромная закуска. Молодость инвалида и костыли особенно трогали женщин. Они наперебой предлагали свою помощь.

– Спасибо вам большое, но я устал и хочу спать. Вечерком поговорим, а сейчас ничего не соображаю, – сказал он, пересаживаясь на диван.

Видя, что у него, кроме шинели, ничего нет, женщины принесли подушку и одеяло, и на этом заботы до вечера кончились.

* * *

Во второй половине дня погода немного улучшилась. Ветер дул ровнее, дождь перестал, а снежинки стали легкими и, прежде чем лечь на землю и растаять, долго кружились в воздухе, выбирая себе место.

Сергей Дмитриевич Завьялов только что пообедал с дочерью и готовился к очередному опыту, когда зазвонил телефон.

– У телефона Завьялов!

– Сергей Дмитриевич, зайдите, пожалуйста, ко мне, – услышал он голос директора завода.

– Сейчас?

– Да, если можно.

Завьялов проворчал что-то насчет уплотнения рабочего дня и отправился в контору.

Директор встретил его улыбкой.

– Садитесь и не сердитесь. Вопрос очень важный. Вам придется поехать с главным инженером в Москву.

Ученый нахмурился:

– Зачем?

– С докладом в главк*.

– Вот новость! – удивился Завьялов. – Как же это так… вдруг?

– Ошибаетесь, Сергей Дмитриевич, совсем не вдруг, а дней через пять – семь.

– А как же мой взрыватель?

– Вот главным образом из-за него и поедете. Там узнаете последние новости в области нашей техники и выясните все возможности. На складе у нас все равно мало сырья.

– Это другой вопрос. Для этого мое присутствие в Москве необязательно. Существует отдел снабжения.

– Сергей Дмитриевич, ваш авторитет имеет большое значение. Если вы лично поговорите с начальником…

– Понятно… Да-а! Не ждал, не ждал.

– Вы же собирались летом в академию.

– Это все не то. Меня смущает доклад. Значит, надо готовиться.

– Что ж, время есть. Машинистку я вам дам.

Ученый погладил бородку и сделал последнюю попытку отказаться:

– Неужели без меня нельзя обойтись?

– Никак. Мы долго ломали голову, кого послать. Не хотелось вас отрывать от дела, но сами понимаете, как это сейчас важно.

– Вообще-то говоря, если прикинуть, это и неплохо, совсем неплохо, – сказал задумчиво химик. – Это верно: нельзя вариться в собственном соку столько времени. Я уже три года никуда не выезжал. Да, три года без месяца. В химии много нового – это естественно. Научная мысль работает сейчас напряженно, а печатают мало. Ну что ж, если надо, значит, надо. Придется ехать. Пишите командировку, Валерий Кузьмич. А на чем я поеду?

– На самолете.

– На самолете? Да что вы! – удивился ученый и неожиданно заключил: – Я не умею прыгать на парашюте. Ни разу не прыгал.

Директор усмехнулся.

– В сорок первом году, – сказал он, – жена мне рассказывала, как в очереди одна гражданка утверждала, что фашист на парашюте к ним на крышу спустился, посмотрел, что ему нужно было, и опять улетел. Своими глазами, говорит, видела.

Завьялов расхохотался.

– На парашюте улетел? Чудесно! Это надо ребятам рассказать.

Наметив в общих чертах план доклада и записав ряд вопросов, которые следовало «подработать» до отъезда, а потом выяснить в Москве, они расстались, довольные друг другом.

* * *

Вернувшись с задания, Трифонов поднялся к себе и позвонил начальнику.