Тарантул

Если бы вы знали, с каким восхищением и гордостью мы следим за титанической борьбой Ленинграда! Каждое самое незначительное и мелкое сообщение о ваших героических делах волнует всех истинных патриотов. О вас, ленинградцах, ходят легенды, и я не сомневаюсь, что эти легенды переживут века и будут передаваться из поколения в поколение. Должен сознаться, что я завидую вам и жалею, что оказался в тылу, хотя, само собой разумеется, отдаю все силы и работаю не покладая рук для победы. Приятно будет сознавать потом, что в этой великой войне есть и мои усилия. С радостью сообщаю вам, что наконец добился командировки и надеюсь числа двадцатого лично засвидетельствовать вам мое восхищение и пожать руку. Рассчитываю воспользоваться вашим любезным приглашением и остановлюсь у вас, если, конечно, не стесню. Что касается продуктов, то захвачу с собой, сколько унесу.

Еще раз примите мои самые лучшие пожелания. До скорой встречи.

Ваш почитатель Мальцев

Подполковник государственной безопасности, выстукивая пальцами по столу ритм какой-то мелодии, задумчиво смотрел на лежащее перед ним письмо. Его только что принесли из лаборатории. Самое тщательное исследование ничего интересного не обнаружило. Обычное письмо ленинградцу с Большой земли.

Он еще раз внимательно перечитал его и откинулся на спинку кресла. «Неужели тут сложный шифр?»

Письмо это находилось в числе других документов в бумажнике мужчины, задержанного сегодня утром у Крестовского острова. Предполагалось, что немцы отбуксировали лодку из Петергофа в ночь на седьмое ноября до фарватера*, а дальше он уже сам добрался до устья Невки. Письмо имело какое-то особое значение.

Шестое чувство чекиста подсказывало Ивану Васильевичу, что с приездом этого «почитателя» начинается серьезная операция. Перехватить Мальцева в день приезда, конечно, ничего не стоило, но это не решение. За Мальцевым, несомненно, стоят еще люди, и неизвестно, с какой целью он собрался в Ленинград.

Положение на фронте требовало от советской контрразведки глубокой, четкой и быстрой работы. Фашисты терпели поражение за поражением, и от них можно было ждать чего угодно. Они чувствовали, что Ленинград окреп и готовится к наступлению.

Если у него в руках находится кончик ниточки, надо распутать весь клубок.

Письмо адресовано уважаемому и известному в городе человеку. Сергей Дмитриевич Завьялов – ученый-химик, общественник – работал на оборонном заводе.

Чем больше думал Иван Васильевич, тем загадочнее становилось это простое на первый взгляд письмо. Десятки всевозможных и правдоподобных догадок мелькали в голове, но все они не имели под собой твердой почвы. Он, конечно, не собирался разматывать клубок, сидя за письменным столом, но любил поломать голову над сложной задачей, прежде чем приступить к расследованию. Потом, когда дело распутывалось и все становилось ясным, полезно было проверить ход своих мыслей и догадок.

Иван Васильевич достал лист бумаги, сделал несколько пометок, спрятал его в боковой ящик стола и позвонил по местному телефону.

– Товарищ Бураков?.. У вас там все готово?.. Я сейчас приду.

Затем он набрал городской номер. Через минуту послышался звонкий женский голос.

– Номер слушает.

– Какой номер? Цирковой или эстрадный? – шутливо спросил Иван Васильевич.

– Это говорит дежурная. Вам кого нужно, товарищ? Я не расположена шутить.

– Извините. Я не заметил, что у вас нахмурены брови. Скажите, пожалуйста, когда я могу видеть Сергея Дмитриевича Завьялова?

– В любое время… кроме ночи.

– А точнее? От и до?..

– С восьми утра до десяти вечера. Кто это говорит? Коля?

– Нет, не Коля.

– Ну да! Я сразу вас узнала. Что вы делаете завтра вечером?

Иван Васильевич повесил трубку. «Скучно, бедняжке, дежурить в праздник!» – с усмешкой подумал он.

Положив содержимое бумажника: паспорт, продовольственные карточки, письмо и протокол задержания – в папку, он взглянул на часы и вышел из кабинета.

В комнате следователей кроме ожидавшего помощника сидела стенографистка* и чинила карандаш. При входе подполковника оба встали.