Тарантул

— Все это не то… Документы мы смотрели, но нас интересует фактическая сторона дела. Провести за нос можно любую комиссию… Особенно такому, как Шарковский. Я думаю, надо пригласить для беседы и товарища Каряеву, — неожиданно предложил Маслюков, поднимаясь из-за стола.

— Товарищ Каряева, пожалуйста, сюда! — крикнул он в коридор, широко распахивая дверь. — Проходите, садитесь и не стесняйтесь. Здесь все люди свои.

Аннушка недоверчиво посмотрела на Маслюкова, чинно поклонилась присутствующим и села.

— Вот мы тут начали разговор с Ольгой Михайловной об одном вашем сотруднике, — продолжал Маслюков. — Шарковский Роман Борисович. Работает он у вас давно. Не правда ли?

— Работает он давно, — подтвердила Аннушка.

— И хорошо работает?

Аннушка покосилась на Маслюкова, поправила платок на голове и пожала плечами.

— Я человек маленький. Мое дело уборка, приборка, мойка. Что я могу понимать?

— Но все-таки? Вы с ним работаете не один год. Каждый день видите… Вот нам, например, стало известно, что он меняет дефицитные лекарства… Так сказать, спекулирует.

Аннушка перевела взгляд на молча сидевшую Ольгу Михайловну и поджала губы.

— Вы не замечали, товарищ Каряева? — спросил оперативный работник.

— Я ничего не знаю, — упрямо сказала Аннушка. — Какое мне дело до Романа Борисовича? Чего он меняет, кому меняет… Он же меня не спрашивает.

— Мы вызвали вас не для допроса, а для беседы, — мягко сказал Маслюков. — Мы обращаемся к сознательным женщинам, защитникам Ленинграда. Ну, посудите сами… Государство ему доверило ценности, а он в личных интересах разбазаривает их, наживается. Кого же он обманывает? В первую очередь вас. На ваш хороший, передовой коллектив ложится тень. Верно я говорю? Товарищ Каряева?

— А это мне неизвестно. Вы спросите у Ольги Михайловны. Она провизор, а я что… я санитарка.

— Ольга Михайловна! — обратился Маслюков к рецептару.

— Я вам уже заявила, что не могу обвинять человека, если нет точных фактов. Что я могу сказать? Кто-то к нему приходит? Да, приходят какие-то знакомые. Ну так что? У всех есть знакомые и родные. Разве это что-нибудь доказывает? Дает он им лекарства? Да, дает. На то мы и аптека, чтобы лекарства отпускать. Без рецептов? Ну что ж… Есть много общеизвестных лечебных средств. У нас есть и ручная продажа. Дефицитные? У нас теперь почти все лекарства дефицитные. Что он за это получает? Не знаю и никогда не видела…

Все время, пока говорила Ольга Михайловна, Аннушка молча кивала головой в знак согласия.

— Значит, надо считать, что наши подозрения не обоснованы?

— Этого я тоже не знаю, — сухо ответила Ольга Михайловна. — Если они обоснованы, если у вас есть факты, поступайте, как находите нужным.

— По закону?

— Да. По закону, — повторила рецептар.

— Обэхаэс для того и создан, чтобы бороться с хищениями, — сказал Маслюков и посмотрел на санитарку, сидящую с упрямо поджатыми губами.

Как быть? Если на этом закончить разговор и, извинившись, отпустить женщин, может случиться так, что они сговорятся молчать. В аптеке сейчас все знают и обеспокоены их вызовом. Они же на обратном пути придумают какой-нибудь пустяковый предлог и не скажут, зачем их вызывали в отделение милиции. А ведь эта затея имеет определенную цель. Шарковский должен узнать, что о его комбинациях с лекарствами известно в ОБХС. «Надо сделать так, чтобы они рассердились на Шарковского, — решил Маслюков и забарабанил пальцами по столу. — Связать их одной веревочкой».

— Так… Значит, говорить вы не хотите, — строго проговорил он.

— Нет. Мы не хотим наговаривать, — поправила его Ольга Михайловна.

— Понимаю. Не в ваших интересах.

— А что это значит?

— А это значит, что, когда начнется следствие, может выясниться, что Шарковский старался не только для себя…

— Ну, ну, ну… Ты, пожалуйста, не намекивай, — перебила его Аннушка. — Вижу, куда гнешь.

— А куда?

— А туда… Носом в грязь тыкаешь… Не пристанет. Ишь ты какой хитрый!.. «Не для себя старался»!.. — все больше волнуясь, говорила она. — А для кого? Для меня, что ли? Для Ольги Михайловны?

— Я про вас еще ни слова не сказал.

— И не скажешь. Вы тут привыкли со всякими жуликами да спекулянтами дело иметь. «Не для себя старался», — снова повторила она фразу, особенно возмутившую ее. — Вон куда удочку закидывает!

— Аннушка, не волнуйтесь, — попробовала успокоить ее Ольга Михайловна, но из этого ничего не вышло.

— Каким колобком подкатывается, — продолжала горячиться санитарка. — Ты мне прямо скажи: что я украла? Взяла я себе позапрошлую зиму касторки с литр, лепешки из дуранды жарить. И то с разрешения. Рыбьего жиру брала раза два для внучки. Вот и все мои грехи перед Советской властью.

— А почему вы покрываете Шарковского? — спросил Маслюков.

— Кто покрывает? Я? А на что он мне сдался? Да пропади он пропадом! Расстреляйте, пожалуйста, не пожалею… А только правильно Ольга Михайловна говорит. Нет у нас фактов. Не пойман — не вор. Он меня к своим шкафам близко не подпускает. Даже уборку делать в дефектарной без себя не позволяет.

— Ну, хорошо. Все это мы, конечно, выясним.

— Вот и выясняйте. А на людей поклепы зря не возводите.