Тарантул

Теперь можно считать, что цель достигнута. Санитарка задета за живое и, вернувшись на работу, молчать не будет.

— Товарищ Каряева, мы вас пока ни в чем не обвиняем, — сказал Маслюков. — Напрасно беспокоитесь. Вызовем еще раз на площадь. А вы за это время лучше припомните… Я уверен, что и факты найдутся, если в памяти порыться как следует. Нам надо установить правду.

На обратном пути, как и предполагал Маслюков, между женщинами произошел разговор.

— Как это все неприятно!.. Знаете что, Аннушка, — тихо предложила Ольга Михайловна, — не надо нашим ничего говорить… Особенно о Романе Борисовиче. Будем держаться в стороне.

— Покрывать? — сердито буркнула санитарка.

— Почему покрывать? Пускай милиция сама выяснит.

— Да вы что, Ольга Михайловна! Вы слышали, что он сказал? «Мы, говорит, пока ни в чем вас не обвиняем»… Пока! Шарковский сухим из воды выйдет — вот помяните мое слово, — а нас грязью замажут. Он хитрый… хапуга! Чуяло мое сердце, что все это наружу выйдет. Рано или поздно все откроется.

— Безусловно. Сколько бы веревочка ни тянулась, кончик всегда найдется. Но все-таки нам надо молчать. Самое лучшее — молчать. Время военное…

— Ну не-ет! — угрожающе протянула Аннушка. — Я ему сейчас все выложу. Я душу отведу… Сколько раз он меня одергивал! «Не вмешивайтесь. Дело не ваше», — передразнила она Шарковского. — Вот тебе и не наше дело! Меня первую спросили про его шахер-махеры… Значит, мое это дело? А я что? Слепая, что ли? Не видала, какую он лавочку у нас под носом устроил… Картины ему три раза приносили. Говорят, многие тысячи золотом стоят… Я видела, все видела…

Придя в аптеку, Аннушка первым делом отправилась в дефектарную.

— Ну что… допрыгались, Роман Борисович? — спросила она дефектара, отпускающего лекарства фасовщице.

— Что такое? Как ты сказала?

— А так!.. Допрыгались, говорю! В милицию вызывали и про ваши комбинации спрашивали.

— Кто спрашивал?

— Обэхаэс…

К удивлению Аннушки, это сообщение не произвело особенного впечатления. Шарковский внимательно посмотрел на санитарку и пожал плечами.

— Каждая организация существует для какого-нибудь дела, — равнодушно сказал он. — Если там делать нечего, то пускай спрашивают. А вы, товарищ Каряева, следите лучше за кубом. В дефектарной вам делать нечего.

— Не указывайте! Я свои обязанности лучше вас знаю. Вот погодите… Следствие начнется, не так запоете, — проворчала она себе под нос, но так, чтобы это слышал Шарковский.

В конце рабочего дня Шарковский подошел к рецептару.

— Ольга Михайловна, в милиции действительно интересовались моей особой? — вполголоса спросил он.

— Да. Задавали вопросы, имеющие явное отношение к вам. Догадаться было не трудно.

— Странно… Неужели настучал кто-нибудь из ваших работников?

— Поищите лучше среди ваших знакомых, Роман Борисович.

— Мои знакомые доносами не занимаются. Я подозреваю новую кассиршу.

— Валю! Не говорите глупости. Прекрасная, самоотверженная девушка. Чем вы ей насолили?

— Иногда личные мотивы не имеют особого значения. Она подослана к нам с определенной целью.

— А если и так… вас это тревожит?

— Ничуть.

— Меня тоже.

Шарковский с минуту молчал, выжидая, пока Ольга Михайловна писала рецепт.

— Вы думаете, что они затевают дело? — спросил он.

— Думаю, что да.

— Эх-хе-хе!.. — шумно вздохнул Шарковский, — Опять надо архив поднимать. Хорошо, что я человек предусмотрительный и на каждый грамм у меня есть бумажное оправдание. Не там они ищут причины своих неудач… Кто виноват в том, что война застала нас врасплох? Столько было разговоров, а как до дела дошло… Везде дефицит.

— Роман Борисович, вы напрасно мне это говорите, — резко сказала Ольга Михайловна. — Оправдывайтесь там… Я отказалась давать показания… Я не имею фактов.

— Так их и нет, Ольга Михайловна.

— Тем лучше для вас.

Не желая больше разговаривать с Шарковским, Ольга Михайловна отправилась в ассистентскую за готовыми лекарствами.

28. Арест

Вечером к Шарковскому пришел участковый инспектор.

— Роман Борисович, разрешите войти? — с некоторым смущением сказал он, останавливаясь в дверях дефектарной.

Участковый бывал в этой комнате не раз, и не только по делам службы. В дефектарной имелись весьма привлекательные снадобья, вроде чистого спирта.

— Входите, входите, товарищ Кондратьев! Давно вас не видел. Как здоровье?

— Здоровье вполне приличное. Устаю последнее время. Работы много.

— Присаживайтесь, — предложил Шарковский.

— Да нет… Я к вам по делу. На одну минутку. Видите ли… Такая, понимаете ли, оказия… Не представляю, с какого боку и приступить, — мялся участковый.

— Я знаю, зачем вы пришли, — криво усмехнувшись, сказал Шарковский. — За мной? В гости приглашать…

— Вот-вот… — обрадовался Кондратьев, — приглашают вас завтра на площадь для разговора. Комната двести вторая. Вот повестка, распишитесь…

Участковый вручил розового цвета толстую бумажку и обнадеживающе похлопал Шарковского по плечу.

— Не расстраивайтесь и не огорчайтесь… Ничего особенного… Я уверен, что у вас все в ажуре.

— Да, конечно… Если кому-нибудь и отпускал незаконно немного спирта, то без всякой корыстной цели.