Тарикат (СИ)

— Почту за честь отдать жизнь во имя Всеблагого, — я поклонился наставнику.

— Твоя жизнь в руках Всевышнего, — неодобрительно покачал головой Хасан. — И лишь Он в праве распоряжаться — жить его рабам или умереть.

— Склоняюсь перед волей Аллаха.

Учитель на мгновение прикрыл глаза, складки на его лбу разгладились, а тон смягчился.

— Совет старейшин братства решил, что ты готов к испытанию.

Я продолжал молча глядеть на благодетеля, стараясь сохранять хладнокровие, хотя внутри меня рождались противоречивые чувства.

— В Медине недавно объявился нищий старец. Он ходит по рынку в разгар дня и сеет смуту среди правоверных своими речами. Его грязный язык называет нашего праведного халифа Умара узурпатором, а власть его — незаконной и противной Аллаху. С каждым днем этот лживый пес собирает вокруг себя все больше народа и старейшины опасаются возможных волнений. Тебе выпала честь покарать безумца-еретика, возвысив себя перед ликом Создателя, и доказав преданность нашему священному долгу. После благополучного завершения дела ты станешь полноправным членом братства — карающим клинком Аллаха.

Я даже перестал дышать, внимая каждому слову наставника.

— Вот твое оружие, — Хасан извлек из-за пояса джамбию в ножнах из темной, местами потертой кожи и протянул кинжал мне.

Я трепетно, с большим почтением принял клинок. Рукоять из слоновой кости, потемневшая от времени, идеально легла в мою ладонь. Я медленно, с замиранием сердца, вытащил джамбию из ножен. Тусклый свет масляного светильника отразился в витиеватом волнистом узоре клинка.

«О, Владыка, да это же аль-димашик!» — словно завороженный, я не мог оторвать взгляд от причудливых линий на темной стали.

— Будь осторожен, лезвие пропитано смертельным ядом, — нарушил молчание наставник. — Достаточно одной царапины, чтобы жертва, терзаемая жуткими мучениями, скончалась в течение нескольких минут.

Мое сердце бешено заколотилось. Я знал, что аль-димашик — это легендарный клинок, изготовленный из чрезвычайно редкой стали, обладающей невероятной прочностью. Но яд — это было уже слишком. Моя готовность к испытанию слегка ослабла, так как никогда раньше я не сталкивался с таким опасным оружием. Если не буду осторожен, то могу стать жертвой своего же клинка. Но это была хорошая возможность доказать преданность вере и самому наставнику. Поэтому я лишь ответил:

— Я буду осторожен, наставник. И не дам ему одержать верх.

Насилу оторвавшись от созерцания кинжала, я аккуратно вложил клинок обратно в ножны и заткнул за пояс.

— Кара Аллаха должна настигнуть подстрекателя прилюдно, чтобы каждый убедился: Всевышний не прощает тех, кто сомневается в наследниках Его Посланника, продолжателях его великой миссии.

Я склонил голову в знак того, что всецело понял и принял наставления Хасана.

— А это, — учитель положил передо мной темный шарик размером с нут, — на случай, если тебя поймают.

Я перевел недоуменный взгляд с горошины на Хасана, ожидая пояснений.

— Мы не можем предать гласности существование и миссию нашего братства. Есть вещи, которые должны оставаться тайной для простого народа. Если поймешь, что тебе не сбежать, и секреты братства будут под угрозой — просто раскуси алмут алфори[4], и Аллах заберет тебя к себе — в Дар аль-мукама[5].

Я шумно, почти со стоном вздохнул, решив зашить пилюлю в ворот риды[6] поближе к горлу, чтобы в случае чего, было легче до нее дотянуться ртом.

— Иди, сын мой, и да пребудет с тобой милость Аллаха! — сказал наставник, давая понять, что встреча окончена.

Запахнув полог покоев Хасана, я направился в уединенную каморку, где, по обычаю, мне следовало провести сегодняшнюю ночь. И уж точно я не мог услышать слов учителя, произнесенных тихо в полном одиночестве:

— Надеюсь мы еще свидимся, мой мальчик... ИншАллах.

***

Я лежал на жестком матрасе, застеленном покрывалом из верблюжьей шерсти, и тщетно пытался заснуть. Тело и душа трепетали от волнения, которое нарастало с приближением испытания. Три долгих года я ждал этого дня. Мечтал, грезил наяву и во сне, как наставник накидывает на меня риду члена братства и вручает джамбию, изготовленную специально для меня. Я — карающий клинок Аллаха, разящее копье гнева Его, посланник смерти и ужас грешников! Аллах велик!

Тело словно горело изнутри, жажда поглощала все мысли. Я протянул руку и нащупал в темноте глиняный кувшин. Пил долго и жадно, словно измученный путник в пустыне, наконец добравшийся до оазиса. Насытившись, я откинулся на покрывало, положил руки под голову и погрузился в воспоминания.

После того как Умар ибн аль-Хаттаб совершил погребальный намаз, а тело муаллима завернули в кафан и опустили в могилу в комнате Айши рядом с усыпальницей Пророка, я почувствовал, что внутри меня что-то оборвалось.

Я бродил по улицам Медины не зная, куда идти и что делать, и чувствовал себя потерянным и одиноким.

«Почему, Аллах, ты забрал его у меня?!» — спрашивал я, поднимая глаза к небу. Но небеса молчали.