Воскреснув, прошлое живет,Но глухи дни его и тихи,И странновато промелькнетУлыбка на дагерротипе!Знакомый ласковый задор,Полудоверчивая радость,И худоба, и бледноватость,И чуть мальчишеский вихор.К цветку протянута рука,Став слишком нежной для пожатья,И дышит в каждой складке платьяСтаринный аромат цветка.Еще ничьей тоской не болен,Укор не отравив ничей,Спокоен взор и своеволенПод соболиностью бровей.Но вскинется крутая бровьВ просторном сумраке ненастьяНа мускус ладанки, на кровьОт поцелуев у запястья.Стань женщиной, стань чувств рабою,Узнай разлуки и гробы,Стань лихоманкою-судьбоюНам, первенцам чужой судьбы.
Марина Цветаева
Я стол накрыл на шестерых
Все повторяю первый стихИ все переправляю слово:– «Я стол накрыл на шестерых…»Ты одного забыл – седьмого.Не весело вам вшестером.На лицах – дождевые струи…Как мог ты за таким столомСедьмого позабыть – седьмую…Не весело твоим гостям,Бездействует графин хрустальный.Печально – им, печален – сам,Непозванная всех печальней.Не весело и не светло.Ах! Не едите и не пьете.– Как мог ты позабыть число?Как мог ты ошибиться в счете?Как мог, как смел ты не понять,Что шестеро (два брата, третийТы сам – живой, отец и мать)Есть семеро – раз я на свете!Ты стол накрыл на шестерых,Но шестерыми мир не вымер.Чем пугалом среди живых –Быть призраком хочу с твоими,(Своими…).Робкая, как вор,О – ни души не задевая! –За непоставленный приборСажусь незваная, седьмая.Раз! – опрокинула стакан!И все, что жаждало пролиться, –Вся соль из глаз, вся кровь из ран –Со скатерти – на половицы.И – гроба нет! Разлуки – нет!Стол расколдован, дом разбужен.Как смерть – на свадебный обед,Я – жизнь, пришедшая на ужин.…Никто: не брат, не сын, не муж,Не друг – и все же укоряю:– Ты, стол накрывший на шесть душ,Меня не посадивший с краю.6 марта 1941
Свеча
Мерцая желтым язычком,Свеча все больше оплывает.Вот так и мы с тобой живем –Душа горит и тело тает.
* * *
Погоди, погоди!Ты ведь знаешь сама:Это всё не для нас –Петербург и зима,Та высокая молодость на островах,И ночные рассказы о крепких делах,За метелью костры, за кострами Нева.Ой, шальная, шальная моя голова,Ой, широкие сани под шитым ковром,Бубенцы и цыганские ночи вдвоем!Только мне и осталось, что память одна,Только черная память в стакане вина,Да горючие песни о злобе моей,Да веселые письма далеких друзей.Даже сонная боль пережитого дня,Даже имя твое покидает меня.27 мая 1927