Тарковские. Отец и сын в зеркале судьбы

В орбиту всякого большого художника бывают втянуты не только верные друзья и сильные враги, но и мелкие завистники, недоброжелатели, которые не могут дотянуться до лица гения и потому забрасывают грязью его ботинки. Нелепые слухи были причиной нередких ссор Андрея с друзьями, – подобное произошло, например, с Николаем Бурляевым. После 1969 года они расстались на долгое время, и однажды, встретившись с Тарковским на «Мосфильме», когда тот снимал «Солярис», Бурляев был поражен холодностью приема.

Не ожидая такой встречи, я прямо спросил Андрея, что произошло. Он также прямо задал вопрос мне:

– А что ты говорил обо мне в доме у…? (Он назвал какое-то имя.) Выяснилось, что я не только не говорил ничего подобного, но никогда не бывал в названном доме и вовсе не знаком с тем человеком. Теперь обиделся я:

– Как же ты мог в это поверить?

Тарковский извинился. Мы «помирились», инцидент был исчерпан мгновенно.

Об Арсении тоже ходили сплетни – в писательской среде. Иногда по почте приходили подметные письма, пропитанные ядом зависти и ненависти. Внешне Арсений реагировал на них спокойно, гораздо больше переживала Татьяна Алексеевна.

Многие ссоры, случившиеся из-за всякого рода домыслов, навсегда разводили отца и сына с некогда близкими им людьми.

«Липучим» комком грязи для Андрея Тарковского оказалась сплетня о том, что во время съемок «Андрея Рублева» сожгли живую корову. Поэт Владимир Костров даже написал по этому поводу стихотворение:

Расслоите толпу и народ,
отделите зерно от половы!
От известного фильма идет
Страшный запах горящей коровы.
Корчит граций, наяд
и харит
состраданье —
смешная утрата.
Уж не совесть ли наша горит
на ходячем огне Герострата?
О эффекта сомнительный пыл!
Выбегаю из кинотеатра.
Я бы Ваше искусство любил,
если б не было этого кадра.

Очевидец и организатор съемок Тамара Огородникова говорит, что в появлении сплетни виноваты кинематографисты-документалисты:

В то время как мы снимали один из эпизодов татарского нашествия у Владимирского собора, приехала туда группа с ЦСДФ[97] и попросила у меня разрешения снять наши съемки. Я сдуру разрешила, они сняли как раз этот эпизод с коровой, и с этого все пошло.

На самом деле все было элементарно. Нужно было, чтобы по двору металась горящая корова; ее накрыли асбестом, обыкновенным асбестом, а сверху подожгли. Она, естественно, испугалась и стала бегать, что и нужно было.

Ну, разумеется, корова не горела – я присутствовала на съемке, и все это было при мне. Вы же смотрите картины, там не то что корова – люди горят, но вам не приходит в голову, что их по-настоящему сжигают…

Кстати говоря, из-за эпизода с коровой позднее едва не сорвалась съемка «Жертвоприношения» на острове Готланд.

Рассказывает Лейла Александер:

Это закрытая зона, где находится, во-первых, какой-то секретный военный объект, а во-вторых – заповедник пернатых. Получить разрешение на съемки было трудно. В прессе появились выступления типа: вот придет на Готланд Тарковский, корову он уже сжег в «Андрее Рублеве», а теперь всех наших птиц истребит. Из-за таких статей даже были отложены съемки, но потом все восстановилось.

Сосну перед домом поставили искусственную. Чтобы никто не мог сказать, что Андрей уничтожает природу, поскольку эта сосна горит во время пожара. Однажды, увидев цветущую черемуху – был июнь, – Андрей загорелся идеей поставить и снять белый цветущий куст в комнате Марии. С огромным трудом – ведь чтобы в Швеции срубить дерево, надо письмо писать чуть ли не премьер-министру – куст привезли, но не учли, что черемуха вянет практически мгновенно, как только ее удаляют от корней. Андрей тоже этого не знал и ужасно расстроился, что зря уничтожили дерево…

Да, с коровой была имитация. Однако петуху в «Зеркале» голову все-таки рубили, хотя и не показали самого процесса рубки. Конечно, масштабы разные – корова и петух. Но все равно жалко. Тем более, если вспомнить образ, возникающий в сознании героини, которую заставляют опускать топор на петушиную шею. Она-то видит вместо петуха человека, своего бывшего мужа! То есть – Арсения Тарковского.

Если ставить проблему шире, как ставил ее Пушкин в «Моцарте и Сальери», то нужно честно признать, что гении – такие люди, как все, и ничто человеческое им не чуждо, включая зависть, безнравственность, разврат и т. д., и т. п. Правда, тот же Пушкин замечательно выразился по поводу «черни», смакующей проступки великих: «Толпа… в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал, и мерзок – не так, как вы – иначе!»