Тарковские. Отец и сын в зеркале судьбы

– Нет, будешь, будешь! – засмеялась Катя. – Я по вихорчику на макушке вижу – он у тебя так закручивается.

После этого разговора семилетний гимназист неотвратимо понял, что должен влюбиться. Зачем? Он хотел, чтобы жизнь открылась ему во всей полноте, включая серную кислоту. И он принялся искать предмет для своей смертоносной любви.

Сначала он влюбился в карточную даму червей. Но она как-то плохо оживала, и любовь завершилась разрывом. Потом он влюбился в мамину приятельницу. Однако она уже была замужем за штабс-капитаном, и когда мама при нем неосторожно поделилась с папой новостью о том, что эта женщина безумно ревнует своего мужа, Арсюша мужественно отверг ее.

Из сада Тарковских была видна деревянная галерея соседнего двухэтажного дома. На эту галерею-балкончик часто выходила девушка. На ней было то белое платье с розовыми цветами и красным воротничком, то синее в белый горошек. Больше из ее внешности поначалу ничего не запомнилось, потому что девушка была видна только наполовину; к тому же к ее балкону нельзя было подойти близко.

В своем поведении мальчик стал подражать рыцарям круглого стола. Он срывал розу, протягивал руку с цветком по направлению к балкону, целовал розу и прятал ее на груди. В ответ девушка посылала воздушный поцелуй, смеясь так громко, что гимназист был недоволен – она могла бы смеяться и потише, и, вообще, смех тут ни при чем.

Однажды девушка крикнула:

– Мальчик, принеси мне цветов! Арсений ответил:

– Мне нельзя выйти, меня не пускают.

Она предложила:

– Я привяжу к нитке камешек и брошу его через забор. Ты привяжешь букет к нитке, а я втяну его на балкон.

Арсений согласился, и через несколько минут девушка нюхала его букет, жестами выражая свою благодарность.

Каждое утро он посылал таким способом букеты предмету своей любви, пока почти полностью не опустошил в родительском саду грядки с розами. Наконец он решился написать девушке письмо. Как ее зовут, Арсений не знал, и пришлось окрестить ее заново.

Прекрасная Эскларимонда! Я вас люблю. Читали ли вы «Ангела смерти»? Я учусь в первом классе гимназии Крыжановского. Каких цветов вы хотите, чтобы я вам нарвал? Если вы вправду меня любите, когда прочтете письмо, выйдите на балкон и кивните мне головой три раза. У нас есть собака Дик, мы с Валей нашли ее в подвале. Я сегодня вышел в сад, хоть мама мне не позволила, но она ушла. Мама мне намазала шею йодом, потому что я кашлял. Ученик первого класса Тарковский Арсений.

Письмо он привязал к букету, и оно попало по назначению, в лилейные руки девушки. Она скрылась на минуту, потом выбежала с какой-то другой девушкой, показала ей на мальчика пальцем, и они, заливаясь хохотом, убежали в дом. Это смутило его, однако спустя еще минуту девушка появилась одна и три раза кивнула Арсению головой. Он был вне себя от счастья.

Целую неделю потом Арсений находился в блаженной эйфории и уже подумывал о том, как устроить тайное свидание с дамой своего сердца, как вдруг она исчезла. Она перестала появляться на балконе, да и весь соседский двор опустел.

Арсений совершенно пал духом, считая это со стороны девушки черным предательством.

У города были свои чудеса. И одно из них – волшебное и прекрасное, манящее и недоступное – кафешантан «Колизей». Оно стояло на бульваре – прямо против городской думы. Здание было построено иждивением купца 2-й гильдии Чегодаева, рыжебородого великана, одевавшегося, как граф Толстой на литографических картинках.

Архитектура кафешантана была проста – за принцип устроения зодчий взял круг с луночками. Круг – небольшой зал в два яруса, на хорах музыканты; луночки – отдельные кабинеты, в них нужно было входить через хоры.

Внизу стояли столики, вокруг них расставлялись стулья, крахмальные скатерти с треском ложились на белый мрамор столешниц. Появлялись посетители, лакеи разбегались по паркету, как конькобежцы, на эстраду выплывала местная знаменитость – толстушка Катиш. Музыканты производили согласный экивок счетом на три четверти, и Катиш разом преображалась. В движеньях появлялась завидная легкость, черный кружевной подол декольтированного платья взвивался с шумом туго бьющей струи шампанского, сияя бездной блесток и стекляруса.

Катиш вскидывала ножки, и ее панталоны с взбитыми сливками кружев появлялись на миг, достаточный для того, чтобы Савва Чегодаев успел впасть в экстаз. Он дергал себя за бороду и вскрикивал:

– Наддай, Катиш!

А Катиш пела, кружась в вальсе, своим пухлым голосом:

Туров пять
Проплясать,
Отдохнуть,
Покурить,
Полежать,
Поболтать,
А потом – все опять!

Что тут начинало твориться! Публика выла, Катиш много раз выбегала на аплодисменты, приседала, улыбалась, облизывала губы своим кошачьим язычком, делала ямочки на щеках, поднимала нарисованные брови, благодарно восклицая: «Месье, месье!», и спрыгивала с эстрады к Чегодаеву. Он угощал Катиш шампанским и устрицами.