Тарковские. Отец и сын в зеркале судьбы

На съемках «Зеркала» он произнес однажды фразу из романа Томаса Манна «Признания авантюриста Феликса Круля»: «Странные люди, эти актеры… Да и люди ли они?» Еще более оскорбительно звучит его дневниковая запись от 14 августа 1971 года:

Актеры глупы. В жизни еще ни разу не встречал умного актера. Ни разу! Были добрые, злые, самовлюбленные, скромные, но умных – никогда, ни разу. Видел одного умного актера – в «Земляничной поляне» Бергмана, и то он оказался режиссером.

По меткому замечанию Тереховой, Тарковский относился к актерам «покровительственно-снисходительно, как к детям, которые, однако, могут знать что-то свое, чему он доверял». А Наталье Бондарчук Андрей однажды в конце утомительного съемочного дня сказал:

– Что, устала? Есть, небось, хочешь? Ничего, актер должен быть злой и голодный!

Это был один из его методов «вытаскивания» актера из скорлупы привычек, отработанных жестов, затверженных приемов. Порой придирками и руганью Тарковский мог довести актера до слез (так было с Солоницыным на съемках «Соляриса») и лишь тогда давал команду «мотор».

К каждому актеру Андрей искал свой «ключик», отмыкающий подсознание. Ему важно было добиться, чтобы актер разомкнул причинно-следственную связь – эти проржавевшие кандалы системы Станиславского (гениальной, как определял ее Тарковский, но пригодной только для самого Станиславского) – и доверился образным ассоциациям, тончайшим поэтическим движениям души. Он мог огорошить ту же Наталью Бондарчук, казалось бы, «абсурдными замечаниями»:

– Понимаешь, она (Хари) говорит, как будто хлопает старыми дверцами шкафа. Слова не имеют значения…

Наталья Бондарчук подтверждает, что Тарковский действительно мало репетировал с актерами. Вынужденный экономить средства и пленку, которую ему на съемках «Соляриса» отпускали в очень ограниченных количествах, он почти не делал дублей.

«Солярис», по словам Натальи Бондарчук, – «фильм единственного дубля… Тарковский с Юсовым пошли по самому немыслимому пути, решив снимать один, но качественный дубль».

Вот почему Андрей не репетировал с актерами, а вводил их в определенное состояние, «дожимая» разными способами. И снимал он не состояние героя, а образ состояния – зыбкий, текучий, подвижный.

После завершения «Ностальгии» на вопрос, труднее ли работать с западными, чем с советскими актерами, Андрей Тарковский ответил, что не видит здесь принципиальной разницы.

Никаких специфических трудностей я не ощущаю. Например, мне очень легко работать с Эрландом Юсефсоном – так же, как легко мне было с Анатолием Солоницыным, которого я снимал всю жизнь. А трудности – это те же трудности, которые были в Советском Союзе. Каждое новое актерское знакомство – это новые люди, новое отношение к работе, узнавание друг друга. Но в целом разницы нет.

Эрланд Юсефсон, вспоминая о съемках у Андрея Тарковского, говорит:

Задачи, которые он предлагал, были, как правило, трудны. Если Бергман считает, что актер должен как можно больше раскрывать черты персонажа, которого играет, то у Тарковского подход был совершенно иной. Работая с ним, мы могли долго обсуждать все, что относится к существованию, поступкам, стремлениям наших героев, но во время съемки он требовал сдержанности. Он считал, что зритель должен сам решать и искать ответы…

Для Тарковского самое главное, чтобы в герое сохранялась какая-то тайна. «Человек полон тайн», – говорил он. В этом и сложность для актера, чтобы у зрителя осталось какое-то недопонимание мыслей и чувств его персонажа. Тарковский следил за тем, чтобы исполнитель не раскрывался полностью… Сигналом того, что я переигрывал, был его голос в мегафоне: «Это слишком гениально! Чересчур талантливо!»

На съемках фильма «Жертвоприношение». Слева направо: Анна-Лена Вибум, Лариса Тарковская, Сьюзан Флитвуд, Эрланд Юсефсон. 1986 год

Сьюзан Флитвуд после съемок «Жертвоприношения», где она играла Аделаиду, заметила, что хотя она актриса нервная, но с Тарковским чувствовала себя надежно и спокойно:

Он немногословен, о своих мыслях и намерениях говорить не любит. Зато все иные способы общения с ним очень эффективны. У слепых слух острее, чем у зрячих, – что-то похожее происходит и когда работаешь с Андреем. С ним лучше слышишь, больше замечаешь, острее чувствуешь. Мы понимаем друг друга в нужный момент без слов. Он не сковывает моей свободы, но ограничения все же налагает – техническая точность должна быть абсолютной, и если в его знаменитом длинном плане я отклонюсь от заданной линии на пару сантиметров, то обязательно окажусь вне кадра.

Никита Михалков, Лев Дуров, Эрланд Юсефсон, Маргарита Терехова, Сьюзан Флитвуд – все они профессионалы и оценивают работу режиссера, находясь, так сказать, «внутри потока». А как работал Андрей Тарковский с непрофессионалами, с теми, кто не плыл, а стоял на берегу?

Отвечает на этот вопрос Тамара Огородникова:

Как со всеми – просто разговаривал, беседовал. Я говорю:

– Андрей Арсеньевич, что я должна делать?

– Вы все сделаете, что нужно.