Тарковский и я. Дневник пионерки

Квартирка, в которую они перебрались после Канн, находилась в старом итальянском доме с толстенными камеиными стенами прямо напротив входа в их частные владения. Сначала ты попадал в просторный всегда прохладный подъезд с широкой каменной лестницей, но сама квартирка на третьем этаже была просто крохотной. Переступив порог, ты сразу оказывался в узкой, поперек расположенной комнате, вытянутой направо в виде прямоугольника. Противоположную более длинную стену разрезали две двери, одна из которых, прямо напротив входа, вела в туалетную комнату, а чуть правее — в крошечную темную кухоньку с газовой плиткой. Зато из окна туалета открывался чудесный вид на соседские крыши, как в Мясном на русское поле. Справа в дальней стене была дверь, которая вела в квадратную, светлую спальню. А рядом с дверью умещался только буфет. То есть вся ширина длинной комнаты определялась по размеру буфетом и одной дверью. От буфета вдоль комнаты тянулся длинный стол со стульями, почти как в Орлово-Давыдовском. А посреди спальни стояла типичная для итальянской деревни солидная широкая кровать, над которой, как полагается, висела Мадонна. А поскольку в Италии большую часть года жарко, а зимы не такие лютые, как в России, то квартира эта никак не отапливалась. Так что первая зима 83–84 года далась Тарковским с трудом. Оба они часто простывали, кашляли и напяливали на себя тысячу одежек. Одно утешение, что все это были временные трудности, и в теплое время все это, конечно, выглядело гораздо привлекательнее.

Селение располагалось в горах и состояло из двух частей, одна из которых принадлежала подлинному средневековью и венчалось замком. А вторая часть была застроена новыми, обычными для Италии довольно стандартными современными крестьянскими домами. Склоны гор были покрыты оливковыми деревьями и виноградом, которые принадлежали обитателям этих домов, простым сельским труженикам.

Надо сказать, что вслед за Андреем Лариса начала быстро и бойко изъясняться с местными по-итальянски. Другого выхода там не было. А вокруг естественно все знали, что у них поселились русские, к которым относились с большим почтением. Когда мы отправлялись за продуктами в лавочки, то местные женщины непременно старались заговорить и пообщаться с «сеньорой руссо». Андрей тоже завел себе пару друзей, к которым время от времени уходил пообщаться да выпить чарку домашнего вина. У тех же друзей закупались бутыли для их собственных домашних трапез. Надо сказать, что именно там Андрей снова начал пить, но пил уже только их деревенское вино, которое хранилось у местных жителей в бочках, казалось здесь только животворным и так естественно вписывалось в жизнь.

Я вспомнила, как еще в Москве, когда Андрей возвращался домой из Италии, мы спешили к ним на Мосфильмовскую за его рассказами. Всегда было много интересного и постепенно, разомлев, Андрей говорил: «Ларочка, дайте мне ту бутылку вина, которую подарил Танино». А потом, открывая ее, как сокровище, объяснял нам: «Это Кианти, очень хорошее дорогое вино! Очень! Вот мы сейчас попробуем». И мы, замирая, дегустировали его специфический терпкий вкус. А теперь всякий раз, когда я вижу Кианти на полках любого супермаркета, сердце сжимается от этих воспоминаний. А если мы его покупаем, то непременно в память об Андрее и о том, самом ценном, еще московском Кианти, запомнившимся на всю жизнь.

Как вы догадываетесь, более никаких светских развлечений в Сан-Григорио не было — так что, уединяясь в спальне, Андрей заваливался на кровать и глазел телевизор, бесконечно переключая программы. А меня страшно удивляло, что вся эта муть не утомляла его. Может быть, просто отвлекала, и он думал о своем?

Однажды, когда Андрей вышел прогуляться, мы с Ларисой уселись на то же место за то же занятие. В тот момент, когда Андрей вошел, на телеэкране бесконечно длился поцелуй крупным планом. «Лариса! Что вы смотрите? — прямо-таки возмутился Андрей нашему дурному поведению. — Что это? И как вам не стыдно на это смотреть? Это неприлично, и я вам не разрешаю». С этими словами он выключил телевизор, а мы с Ларой, взглянув друг на друга, прямо-таки зашлись внутренним хохотом — он оберегал Ларину невинность… Невероятно… Но вот такой смешной, трогательный, детский деспотизм…