Тарковский и я. Дневник пионерки

Интересно, что столько лет спустя, совсем недавно, я спросила своего старшего сына Степу, которому тогда было шесть лет, помнит ли он свои встречи с Андреем в Италии. Его ответ мне понравился, давая точный образ Тарковского того периода: «Нет, мам, я его не помню. Вернее я помню всегда закрытую дверь в его комнату и то, как нам не разрешали его беспокоить. А если мы пробирались туда, то я помню скорее какое-то огромное одеяло на его постели, за которым его было совсем не видно»…

Впрочем, иногда он тоже приходил к нам в монастырь вместе с Ларисой, ужинал и выпивал с нами за общей трапезой…

Пятого августа мы вместе праздновали у нас день рождения моего младшего сына Павлика. Ему исполнялось три года. Но ничего специального тоже не запомнилось, хотя вечер был радостный! Наши гости Тарковские доползли до нас по горной дороге к вечеру, очень чинные и соответствующие торжественности момента, который отмечался все в той же беседке.

Лариса как будто бы позабыла о своем намерении посидеть хоть денек с нашими детками, чтобы я могла показать мужу Рим, ее слова и обещания так часто расходились с делом, что я, хотя и раздражалась, но снова принимала ее такой, какой она была. Зато она не отказывала себе в удовольствии прокатиться на автобусе вместе с нами и детьми в Тиволи, что было тоже приятно…

Нам пришлось справить еще один день рождения. Но не такой радостный. И всего через пару дней… Если точно помню — 7 августа…

Этот менее веселый праздник был днем рождения Типы, которого с нами не было. Но мы сидели все вместе в маленькой комнатушке Тарковских за праздничным столом, на который Лариса поставила лишний прибор, символически предназначавшийся их сыну, которого хотелось увидеть скорее, скорее и еще нестерпимее скорее…

Что же касается работы над книжкой, то за все время я только показала Андрею перепечатку с ленты его текста «Заключения» как первоначальный материал для его дополнений и замечаний. Ему снова резко не понравилось. «Ты не работала над текстом. Что это за фраза?» — говорил он, подчеркивая несколько предложений.

«Но, Андрей, — попыталась я объяснить, — я дала вам не готовый текст, а только сырье для ваших поправок». Но, как и прежде, вослед негодованию никакой конкретной работы не последовало. Я была в некотором недоумении. Для такой, так называемой «совместной» деятельности, мне можно было спокойно оставаться в Амстердаме…

И тут появилась…

Лиса Алиса без кота Базилио

Лариса сообщила, что в Сан-Григорио едет из Берлина Бер-тончини, чтобы уточнить для своего немецкого издательства иллюстративный ряд будущей книги. «Издательство ей полностью оплачивает всю дорогу. Хотя сюда она едет собственно только на один день, так как потом направляется через Рим в Тоскану. Ведь ее бывший муж и отец ее дочери итальянец. Поэтому у нее итальянская фамилия. В Риме она останавливается в квартире своей бывшей свекрови, которая сейчас в отъезде. А в Тоскане ей достался дом ее бывшего супруга. Но сейчас она так влюблена в Натана Федоровского! Ну, бешеный роман!»

Это меня не слишком волновало, но я обрадовалась, что смогу еще раз и уже в присутствии Андрея, наконец, завершить наши договорные дела. Лишь бы не пропустить ее, хотя Андрей сразу сказал, что мы встретимся втроем…

Но, почти не задержавшись в Сан-Григорио, мадам Кристиана Бертончини появилась в нашем монастыре собственной персоной. Тарковский не был расположен работать с ней немедленно и попросил ее задержаться до завтра. Так что вечерком, на закате, мы присели с ней в той же беседочке и начали длинный разговор, затянувшийся затем дня на три-четыре. Главным образом мы выслушивали романы Бертончини со всей знаментой мужской половиной русской эмиграции. Заговаривая много раз о Федоровском, Кристиана после каждой рюмки все более мечтательно вздыхала, доверительно сообщая нам, что она «переживает с Натаном общую горча-ковскую грусть — ах, Боже мой! — так ему свойственную»…

Но когда на фоне романтических воспоминаний я попыталась вклиниться с проблемой договора, то Бертончини снова пристыдила меня теми же словами: «Оля, ты так онемечилась! Ты все время говоришь о деньгах». И мне не оставалось ничего другого, как устыдиться, замарав прозой жизни, романтику высокой любви и сладостно-горьких чувств.

Но Тарковский не торопился общаться с госпожой Бер-тончини, так что наши совместные посиделки как с Ларисой, так и без нее, затягивались снова и снова. Кристиана была уже сильно раздражена: «Странно все-таки. Ведь я ехала на один день. Даже смены белья не взяла или лишней кофточки при такой-то жаре…» На что я ей отвечала: «Ну, вот, теперь можешь себе представить, что такое работать с Тарковским. Если не съемки, то все зависит от его настроения. Я вот, как видишь, сижу за машинкой все время и тоже рассчитывала здесь с ним по поводу книжки побольше пообщаться, но, увы, он не настроен»…

«Да. Это ваши русские капризы», — резюмировала Бер-тончини.