Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью

Суркова. Да. Конечно. И толкует здесь Достоевский, насколько я понимаю, вовсе не о том, что искусство автономно само по себе, независимо от жизни и не ею взращивается. Так ярко он говорит о тех единственно-органичных и уникально-индивидуальных связях каждого человека, которые в соответствии с положенными ему пределами охвата мира возвращают нам его образ обогащенным этим собственным и неповторимым видением. Тот, кто видит жизнь интереснее и глубже, кто может выразить это свое видение в непреложной целостности художественного образа – тот человек и называется художником. Именно художник может представить нам жизнь такой, какой мы ее не знали раньше, какою раньше она для нас не была. А теперь, благодаря этому художнику, мы узнали и постигли ее в новом, неожиданном и удивительном преломлении.

Тарковский. Да, художник несет особую ответственность, и замысел его произведения возникает где-то в самых сокровенных глубинах его личности. Он не должен диктоваться какими-то чисто внешними «деловыми» соображениями. Замысел не может быть безразличен его психике и его совести – он возникает результатом всего его отношения к жизни – иначе вся затея изначально пуста и непродуктивна. Можно профессионально заниматься кинематографом или литературой, но при этом не становиться художником, но оставаться чем-то вроде реализатора чужих идей.

Настоящий художественный замысел всегда опасен и мучителен для художника, ибо требует сложного процесса своей реализации. А реализация замысла уравнивается с важным жизненным поступком. Так было всегда с теми, кто занимался искусством. Ведь не назовешь искусством простой пересказ каких-то старых историй и сказочек. Не заявишься перед публикой бабушкой в платочке и с вязанием, чтобы поразвлечь всякими небылицами да время скоротать в пустой болтовне.

Художник не имеет права на замысел, в котором он социально не заинтересован. Иначе его профессиональная деятельность расслоится со всей его остальной жизнью. Но вся наша «остальная» или частная жизнь складывается из череды поступков, которые могут совершать люди порядочные или бесчестные. И нужно быть готовым к тому, что, совершая в своей жизни честный поступок, можешь получить в ответ не одобрение, но давление на себя, а то и прямой конфликт. То же самое происходит в нашей профессиональной деятельности. Так что не стоит бояться ответственности, приступая к работе над картиной. Но мы почему-то стараемся сразу же подстраховаться от любой опасности, не опасаясь некой бессмысленности своей работы. Тогда съемки фильма становятся лишь способом заработка денег, но не существенной частью жизни художника.

Человек, который стоит у токарного станка и вытачивает деталь, с полным основанием считает себя хозяином жизни: ведь он создает материальные ценности, и его руками осуществляется технический прогресс. И этот же человек платит деньги за то, чтобы получить свою толику «развлечения» или отвлечения, подготовленного для него услужливым «художником». Но все же я полагаю, что услужливость таких «художников» продиктована равнодушием: они цинично отнимают свободное время этого честного человека, воспользовавшись его слабостью и непониманием, его эстетическим невежеством, наконец, в своих глубоко личных и корыстных целях. Их деятельность довольно дурно пахнет… И потому мне кажется, что художник имеет право на творчество лишь тогда, когда оно является его жизненной потребностью. Когда творчество для него – не деятельность, а способ существования, его продуцирующее «Я».

Даже в литературе, в конце концов, не так важно, какую книгу ты напишешь, то есть это может оставаться только твоим личным делом. Ведь издательство может принять твою рукопись, а может ее и отклонить. И далее читатель сам будет решать, хочет ли он купить и читать твою книгу или оставить ее пылиться на книжных прилавках. Но кинематограф требует больших капиталовложений, а потому он наступательно-навязчив в своих отношениях с публикой. Фильм обречен на то, чтобы из него извлекался максимум материальной прибыли. Мы как бы продаем свои картины на корню. И оттого так возрастает наша ответственность за свой «товар». Тем более в наше время, когда кинематограф так тесно вплетается в жизнь, так социологичен, так связан с политикой и общественным мнением, – мы более не имеем права относиться к нему как к развлечению.

Тем не менее нас вечно призывают то воспитывать публику, то ее развлекать. Это противоречие меня всегда озадачивало. Потому что так называемое безобидное «развлечение», которое мы поставляем публике, на самом деле отнюдь не безопасно – оно зачастую ведет к разрушению личности, к ее оскудению и нивелировке.

Для поставки такого рода продукции нужны только ремесленники, и никому нет никакого дела до предназначения художника.