Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью

В других искусствах дело обстоит иначе. Можно, конечно, идентифицировать себя с героем книги, особенно в реалистической литературе, но это вовсе не обязательное условие…

Сейчас кинематограф зачастую используется, как дорого стоящий, но наиболее продуктивный способ воздействия на зрителей. Кинофабрики стряпают фильмы, сделанные на самом высоком профессиональном и техническом уровне, которым простодушный зритель доверяет в силу искусности их авторов, но не высокого искусства! Авторы коммерческого кино умеют хорошо, а то и первоклассно разыграть любую постороннюю для себя ситуацию, которая специально конструируется для того, чтобы понравиться зрителю. Тогда как подлинно художественная картина требует от ее создателя раствориться в своем творении, стараясь быть максимально точным и правдивым в своих взаимоотношениях с действительностью.

Тарковский. Вот именно! Поэтому так остро именно в кино возникает вопрос особой ответственности автора. Потому что даже, по сути, самые «некинематографические» картины (я употребляю это слово по аналогии с «нелитературой», применяемой обычно к макулатуре) в силу рассматриваемых нами особенностей кинематографа способны оказывать на некритичного зрителя вполне «кинематографическое» воздействие, совершенно аналогичное тому, которое получает взыскательный зритель от настоящих картин. С той разницей, что настоящие картины, принадлежащие кино, как искусству, способны раскрывать души и пробуждать мысли, а коммерческое кино в силу своей особой неотразимости и видимой легкости воздействия на аудиторию способны только успешно загасить всякую мысль.

Для меня ясно, что главная и специфически важная особенность контакта автора фильма со своим зрителем зиждется на передаче ему собственного опыта, запечатленного на пленку, в его наиболее непосредственных и чувственно убедительных приметах. Зритель нуждается в этом опыте другого человека, чтобы частично восполнить то неизвестное, невыраженное им самим или вовсе упущенное, которое он хочет восполнить в поисках своего «утраченного времени». И только от автора картины зависит, насколько этот новый обретенный опыт будет истинно человеческим… То есть гуманистически ценным.

Если теперь вернуться к думающему, чуткому зрителю, относящемуся к кино как искусству, а не как к развлечению, к тому идеальному зрителю, на которого подсознательно всегда уповает художник, то он воспримет картину только тогда, когда в ней будет выражен авторский опыт, выстраданный и пережитый. И поверь, что в этой моей позиции нет и доли высокомерия в отношении к аудитории – напротив, есть уважение к ней и максимальное доверие: ведь я решаюсь поделиться с людьми самым сокровенным.

Вспомни Ван Гога, который утверждал «долг», как нечто абсолютное», признаваясь при этом, что «никакой успех не мог порадовать меня больше, чем то, что обыкновенные рабочие люди хотят повесить мою литографию у себя в комнате или мастерской». Он солидаризировался с Херкомером в том, что «искусство в полном смысле слова делается для тебя, народ», но при этом никогда не старался кому-то понравиться или специально угодить. Именно потому, что он относился к своей деятельности ответственно, осознавая всю ее общественную значимость, он видел свою задачу в том, чтобы из последних сил и до последнего дыхания «биться» с материалом ради заложенной в нем правды его выражения. В этом он видел свой долг перед народом и свое почетное бремя. В дневнике он писал: «Когда человек ясно выражает то, что хочет выразить, – разве этого, строго говоря, недостаточно? Когда он умеет выражать свои мысли красиво, его, не спорю, приятнее слушать; но это не слишком прибавляет к красоте правды, которая прекрасна сама по себе».

Искусство, выражая духовные чаяния народа, в конечном счете играет колоссально важную роль в его нравственном воспитании. Но только в том случае, когда перед ним не ставится утилитарной задачи. Очевидный меркантильный умысел автора разрушает фильм как художественное целое, девальвирует и обесценивает его воздействие. А воздействие кинематографа, как и любого другого искусства, на человека гораздо сложнее и глубже, чем часто предполагается. Ведь искусство должно влиять на человека облагораживающе самим фактом своего существования. Именно искусство рождает те особые духовные связи, которые объединяют человечество в общность и соединяют той особой нравственной атмосферой, в которой, как в питательной среде, вновь способно зародиться и процветать все то же искусство. Иначе оно гибнет, как яблоня в брошенном саду, превратившаяся в дичок. Если искусство не используется по назначению, то оно умирает, а это означает, что никто более не нуждается в его существовании.