Начальство объявило перерыв на один час. Сами ушли совещаться перед вынесением приговора. Я проголодался и зашел в чайхану. А когда вернулся, попив чая, – люди уже выходили из здания суда. Я понял, что суд закончился. Стал искать моего друга Рахмана, чтобы узнать о решении. И тут наткнулся на женщин. Собравшись в круг, они заливались слезами. Голосили, хлопая себя по лбу и по коленям. До меня дошло: это были родственники тех парней, которые избивали. И я ощутил свою вину в том, что они плачут. Не в силах больше смотреть на их залитые слезами лица, я отвернулся и направился к Тарлану.
Мы поехали в кишлак. Миновав колхоз «Восьмое марта», въехали в ущелье Хайрандыра. Вокруг – низкие холмы. Дорога, словно качели, то поднимается вверх, то опускается вниз.
Наступили сумерки. Сумерки, опустившиеся на мир, опустились и на мою душу. На душе сделалось смутно. Я невольно оглянулся. Заметил вдалеке красную машину. Мы с Тарланом поехали по обочине дороги. Стали подниматься на склон горы. На самой середине склона я снова обернулся. Машина ехала следом. Мы спустились со склона. Из-за того, что склон был крутой, Тарлан припадал на задние ноги. Передние ступали тяжело. Мы спустились в долину. Машина на вершине холма замедлила ход. Я удивился. Обычно машины едут быстро, но эта за все время и одного коня не сумела обогнать. Или, может, в ней что-то сломалось?
Мы подъехали к арыку, перерезавшему дорогу. Вода в арыке мутная. Вся в красной глине. Коню будет по колено. Тарлана я в арык не пустил. Прикинул: а не лучше ли будет перепрыгнуть через него? Но сразу же передумал. Дело в том, что берег арыка тоже был весь в липкой грязи. Тарлан здесь мог бы поскользнуться.
Мы поехали вверх, вдоль арыка. Искали отмель. Машина спустилась в лощину. Остановилась у арыка. Сидевшие в ней как будто поняли, что здесь не перебраться, и поехали по нашему следу. Мы с Тарланом перескочили через арык, где было поуже. Машина остановилась на том месте, где мы перепрыгнули. Я понял, что по этой дороге они едут впервые. Показал им рукояткой плетки наверх:
– Еще немного проедете, и будет разлив! Там машина сможет проехать.
И мы отправились своей дорогой. Но тут вслед раздался голос:
– Эй, шеф! Тормозни!
Голос был незнакомый. Что он сказал, я недопонял. Кем бы он ни был, все же это был голос человека. Я решил, что надо подъехать. Встал на берегу арыка. Из машины вышло четверо. Двое с разбегу перепрыгнули через арык. Испугавшись, Тарлан попятился. Гляжу: двое молодых ребят. И другие двое тоже подошли. У всех на глазах темные очки. Волосы до плеч, ушей не видно. Одеты довольно прилично. Один с бородкой. Сперва я подумал, что он примерно одного возраста со мной. Потом, присмотревшись, понял, что парню под тридцать.
– Вы, кажется, звали меня, братья?
Они посмотрели на меня и не произнесли ни звука.
Бородатый вышел вперед:
– А ну слезай-ка с коня, шеф!
– Говорите так, я не глухой.
– Сказано слезай – значит, слезай!
Меня задело, что они обращаются ко мне на «ты». Спешиваясь, я сказал:
– Не надо «тыкать», приятель. Ведь я вам, пожалуй, в отцы гожусь.
– Видали мы такого отца…
Я опешил. Держал в руках поводья и злился. Крепко сжал рукоятку плетки.
– Привяжи коня и иди за нами!
– Что вы мне хотите сказать, приятель? Говорите здесь.
– Сказано, иди за нами – значит, иди!
Они двинулись вверх, вдоль арыка. Очков никто из них так и не снял.
Я накинул поводья на наклоненную голову Тарлана и пошел следом:
– А сами-то вы кто такие? Чьи сыновья? Представьтесь же наконец, братья.
Они окружили меня. Как будто им предстояло какое-то зрелище.
Один из них пробурчал:
– Еще успеем познакомиться…
Они уставились на меня, будто на какого-то дикаря. О, силы небесные, и какое у них может быть ко мне дело? Да говорили бы поскорее, а то темнеет.
– Братья, если у вас ко мне срочное дело, говорите. Или я поеду, чтобы дома не волновались.
– Не торопись, еще успеешь поехать. Так поедешь, что больше не вернешься.
Со злости я развернулся и пошел к коню. Один из них преградил мне дорогу. Еще один зашел с другой стороны. Я оказался посредине. Решил было протиснуться между двумя. Тот, что справа, схватил меня за плечо. Я сбросил его руку:
– Уберите руку, приятель.
Он смачно ударил меня в подбородок. Я покачнулся и, отлетев назад, остался сидеть на земле. Вывихнутая рука заныла. Я накрутил плетку на кисть руки. Поднявшись, прицелился в шею парню и с размаху стеганул по ней. Тот, что был сзади, схватил плетку и с силой выдернул. Я опять оказался на земле. Затем пошел на того, что выдернул плетку. Сзади кто-то пнул меня в поясницу. Я упал навзничь. Вывихнутая рука отозвалась болью. С трудом мне удалось сесть. Осмотрелся вокруг. Ни души. Город остался за холмами и горными склонами – теми, что справа. Mой кишлак за холмами и горными склонами – теми, что слева. Только небо над головой. Все далеко. Не докричишься.
Мне стало обидно до слез: какое же кругом одиночество, пропади оно пропадом!
Я огорчился: все моя поврежденная рука, пропади она пропадом!
Вытащил ее из-за пазухи и показал. Сказал жалостливо: