Таро для всех и для никого. Арканология новой эпохи

Исторический смысл этой карты, в сущности, прост: повешение вниз головой является в Италии традиционной казнью для предателей. В новое время ее удостоился, например, Бенито Муссолини. В самых старых списках козырей Таро (Италия, XV–XVI вв.) карта и называется «Предателем» (Traditore). Итак, идея предательства, измены, перехода на сторону врага является самой первой идеей, с которой связывается история этой карты. Позднее[18] эта идея была существенно расширена за счет параллели с Иудой Искариотом, который, как известно из евангельского мифа, повесился, не выдержав своего предательства. В некоторых старинных колодах Таро у Повешенного в руках имеются два завязанных мешочка. В 1898 году французский оккультист Освальд Вирт нарисовал своего Повешенного так, чтобы из этих мешочков высыпались монеты. Двумя годами ранее и, очевидно, независимо от Вирта в книге Рене Фальконнье Повешенный был изображен с монетами, выпадающими прямо из ладоней. Последний образ закрепился в традиции «Египетского Таро». Несомненно, в обоих случаях падающие на землю деньги указывают на тридцать сребренников, которые Иуде больше не нужны.

Первые по-настоящему серьезные изменения в прочтении этой карты начались с колоды Уэйта. В ней Повешенный отличается ореолом святого и абсолютно блаженным, экстатическим лицом. Более того, в отличие от предыдущих колод, персонаж двенадцатого аркана у Уэйта повешен на цветущем дереве. Сразу появляется мысль: быть может, это вовсе не предатель, а аскет, подвижник, мужественно выносящий страдания во имя некой высшей цели?

Слева направо: Повешенный в колоде Минкиате (1725), в Таро Вирта (1898)

и Таро Фальконнье (1896)

Смягчение символики этой карты может быть истолковано двояко. С одной стороны, очевидно, что, желая всем понравиться, Уэйт постарался свести к минимуму количество пугающих, неприятных и угнетающих образов. По сравнению с колодами прошлого, Таро Уэйта производит впечатление «прилизанного» и местами даже приторного, словно главная его задача – дать утешение вопрошающему и ни в коем случае не испугать. Что и говорить, стратегия эта сработала блестяще, и колода Уэйта стала самой продаваемой в мире.

Повешенный в Таро Уэйта

Однако, быть может, с Уэйтом все не так просто. Изображая повесившегося Иуду с нимбом святого, не намекает ли он нам на важную эзотерическую тайну «предательства Иуды»? На протяжении истории рождались учения, согласно которым именно Иуда был тем самым тайным и любимым учеником Иисуса, который, предавая, исполнил его тайную или явную Волю. Еще Ириней Лионский, обвиняя гностиков, ставил им в главную вину реабилитацию Иуды. Если понимать миф буквально, то действия Иуды выглядят не слишком убедительно – кто захочет, чтобы его считали предателем? Однако миф всегда амбивалентен. Разве в католической литургии не называют грехопадение «счастливой ошибкой», которая позволила Иисусу явить всю мощь искупительного подвига? И разве Церковь не называет крест, это орудие страшной казни, «Древом Жизни»? Так почему же миф о планируемом, «счастливом» предательстве должен быть заклеймен и отброшен?

Изображая Повешенного в сиянии, Уэйт как будто превращает Иуду в тайного брата-близнеца Христа. Иуда оказывается спасителем Спасителя, без него вся мистерия оказалась бы под угрозой, а никто из учеников не смог бы вынести такой тяжести. К этому сюжету раз за разом возвращаются самые проницательные теологи. Вопрос предательства Иуды волновал Максимилиана Волошина, Леонида Андреева, Хорхе Луиса Борхеса и Никоса Казандзакиса, написавшего один из самых гностических романов двадцатого века – «Последнее искушение Христа» (по нему снят знаменитый одноименный фильм Мартина Скорсезе «Последнее искушение Христа»). Неужели Уэйт был последовательным гностиком и всерьез переосмыслил в гностическом ключе основные доктрины христианства – грехопадение, предательство Иуды и, наконец, чашу Грааля? Тексты Уэйта как будто исключают эту версию, но карты говорят сами за себя, ведь уэйтовское изображение аркана 12 можно с полным основанием назвать «Иудой во славе».

Миф об Иуде оказывается лакмусовой бумажкой для определения зрелости сознания. В самом деле, всякое ли предательство – зло? Разве не был предателем своих богов и своих соплеменников Авраам, когда сжигал идолы своих отцов? Или Савл, когда перешел на сторону преследуемого еще недавно его единоверцами Иисуса? Или немецкие офицеры, готовившие покушение на Гитлера? Предательство – радикальное отречение от своей принадлежности, нарушение клятвы и переход на другую сторону – само по себе не может быть оценено как безусловное зло, но может быть осмыслено и как зло, и как добро в зависимости от принадлежности того, кто выносит суждение. С этой точки зрения переосмысление мифа о предательстве Иуды может быть важной вехой на пути к более широкому и целостному видению.