ТАРРА. ГРАНИЦА БУРИ. Летопись вторая.

Это было как и в прошлый раз, только намного пронзительнее. Меня захлестывала магическая волна, словно каждое заклинание, каждая выпитая Оленем жизнь питали и меня, а вернее всего, так и было. Мгновение назад я была одинокой, приготовившейся к неизбежному концу женщиной. О том, чем я стремительно становилась, странно и страшно было даже думать. И тут я услышала зов. Голос, который слышала только я, звучал уверенно и самодовольно. Меня прощали. Мне приказывали воссоединиться с породившей меня силой, немедленно идти к Нему, ведь я ему принадлежу… Я посвящена Ему при рождении, меня растили, готовя к великой миссии, которую я чуть было не погубила. Но еще не поздно. Я еще исполню свой долг и буду вознаграждена. Мои ноги сами понесли меня вперед. Я шла, нет, не шла, летела туда, где только и могло быть мое место… Но меня остановили.

Кто-то обхватил меня за плечи, и я обернулась. Рене! Адмирал, хоть лицо его и было искажено болью, на ногах держался, и держался твердо. Так мы и замерли рядом, в одной руке он держал обнаженную шпагу, а другой прижимал меня к себе в извечном мужском желании защитить.

Нет, он, конечно же, не понимал, не мог понять, что со мной творится; меня нынешнюю он совершенно не знал, а та женщина, которую он оставил в Гелани, могла одно — кинуться в отчаянье с крепостной стены. Я рванулась, Рене ухватил меня за плечи и с силой сжал. Кажется, он велел мне немедленно прийти в себя, и… я это сделала! Переполнявшей меня силы хватало, чтобы и от самого Рене, и от всех стоящих рядом не осталось бы ничего… Голос приказывал мне именно это — уничтожить эландца, потому что так нужно Ему.

Я не чувствовала своего тела, оно казалось мне таким же орудием смерти, как кинжал или шпага. Рене обнял меня еще крепче, я вскинула голову и встретилась с его яростными и несчастными глазами… Взгляды наши скрестились на какую-то долю мгновенья, потом прямо над нашими головами раздался надсадный визг. Адмирал втолкнул меня в нишу между двумя каменными зубцами, прикрывая собой. Белесый отросток был голоден и безмозгл, он не выискивал, кого утянуть в небытие — герцога Арроя или незадачливого аюданта, бегущего вдоль стены. Человек исчез, словно его и не было, а щупальце… Опаленное лиловым огнем, оно нехотя отдернулось. Руки Рене разжались, и я увидела, что творится на площади. Синий эльфийский свет угас, живая стена рассыпалась, теперь на ногах оставались трое — сам Эмзар, давешняя старуха и… клирик с увитым цветами посохом. За рекой бесновался Белый Олень. Еще одна-две атаки — и последние защитники не выдержат.

— Бей, — прозвучало в моем мозгу, — уничтожь их и иди сюда, к нам… к нам… к нам… ты наша…

Я вырвалась из рук адмирала и так же легко, как кошка пересекает лунный луч, не разбирая дороги, не думая, что будет, если я покажу, кто же я на самом деле, бросилась на зов… Голоса что-то бубнили, но совершенно спокойно, не сомневаясь, что я выполняю их приказ. Рене что-то крикнул мне вслед. Нет, это мне показалось — не мог же он кричать сейчас о любви…

Белая тварь выжидала, зачем тратить драгоценные силы, если я — ее создание, ее послушное орудие — в крепости? Зверюга гордо и нагло высилась на своем берегу, ожидая, когда верная раба докончит столь успешно начатое… Что ж, она дождалась. Я остановилась напротив твари и с маху ударила всей отмеренной мне силой.

Трудно описать, что я почувствовала… Эанке, гончие тумана, гнусные финусы — все, кого я прикончила раньше, отсюда казались лишь слабенькими огоньками; их погасить было так просто. Эстель Оскора, избранница древнего бога, сама не знала пределов своего могущества, а оно равнялось Силе ее супруга и господина. Огонь гасят огнем. Только я могла остановить пожар, зажженный Ройгу, и, клянусь Великими Братьями, я это сделала!

Я никогда не была ни особо удачливой, ни особенно умной, но сейчас у меня получилось все. Закрыв незримым щитом тех, кто стоял сзади, я лупила всем, что было во мне, по Оленю и по тем, кто сновал у его ног. Внутренним взглядом я видела то, что мои земные глаза не могли различить. Я видела, как два вихря — черный, как сама Тьма, и нестерпимо блестящий, как солнечная дорога на озерной глади, — повинуясь моей воле, ринулись вперед. Свет накрыл клубок тел, катавшийся у ног исполина, Тьма обвила его шею чудовищным арканом. Я душила эту мерзость, ощущая ее удивление, негодование, ярость и, наконец, страх. Олень бился и хрипел, а я всей своей волей тащила на себя сотканный из Тьмы канат, затягивая его, держа тварь на ремне, как это делают жители Эр-Атэва с дикими ослами. Мне было не по силам ее удавить, но и освободиться она не могла.

Не знаю, сколько я так стояла. Мне казалось, вечность; для тех, кто смотрел на нашу схватку живыми глазами, похоже, все случилось мгновенно. Олень попытался встать на дыбы, я рванула черный аркан на себя, и он лопнул. Меня швырнуло на колени, и сквозь волну непередаваемой, неистовой боли я — нет, не увидела, а почувствовала, как Олень, обретший свои обычные размеры, вытянув увенчанную рогами голову, стремительно удирает на восток…