Читаем ТАРРА. ГРАНИЦА БУРИ. Летопись вторая. полностью

ТАРРА. ГРАНИЦА БУРИ. Летопись вторая.

Осенний рассвет. Хмурый, седой от инея и разлуки. Осень — время возвращений, а не прощаний. Так считают в Эланде, но Счастливчик Рене однажды ушел из Идаконы в осень. Ушел от верной смерти, но тогда он этого не знал, а сейчас уходят другие.

— Ну что ж, добрый путь, светлая дорога!

Роман поставил стакан на поднос.

— Странное чувство, обычно уходил я, а другие оставались….

— Можешь не уходить. — Рене Аррой улыбнулся. — Я был бы рад… мы с Геро были бы рады…

— Я должен побывать на могиле отца и вернуться в Убежище вместе с Эмзаром. Он должен объявить меня главой Дома Розы и своим наследником. Глава Дома… Глава самого себя! Больше не осталось никого, — Роман взглянул на черное кольцо, — разве что Геро. Она теперь мне сестра. Настоящая сестра… Геро носит отцовского Лебедя, пусть он будет с ней и дальше.

— Конечно, — кивнул Рене. — Я не знал Астена. Жаль.

— Жаль, — повторил Роман, — но отца больше нет, как и Уанна. И что-то мне не верится, что я надолго задержусь в Убежище. Весной я вернусь.

— Мы будем ждать.

— Весна придет быстро. Не провожай меня, провожать того, кто возвращается домой, плохая примета. По крайней мере, когда-то была таковой…

— Хорошо, не буду, — согласился Рене. — Смотреть вслед уходящим, что может быть горше…

— Разлука всегда действует угнетающе, друзья мои, — сообщил Жан-Флорентин.

— Воистину. — Эльф громко, слишком громко рассмеялся и, не оглядываясь, вышел.

Эмзар и Клэр уже были в седлах. Солнце еще не взошло, трава, крыши, ограды были седыми. Месяц Волка — месяц инея, поздних рассветов и одиночества. Три всадника и одна неоседланная кобыла видениями из прекрасного девичьего сна пронеслись по сонным улицам, миновали предместья и затерялись в серебряных полях.

Ехали молча, каждый думал о своем. На лице Клэра застыло отрешенное выражение; художник остается художником, война отступила, и душу Рыцаря Осени заполонили пока еще смутные образы. Эмзар сосредоточенно смотрел вперед. В голубых глазах короля Лебедей не было ни радости победы, ни покоя, а Роман… Роман вспоминал последний разговор с Герикой. Они оба были слегка пьяны. Либер отложил гитару, вышел на галерею, и тут чья-то ладонь легла ему на плечо. Эльф невольно вздрогнул: обычно он чуял чужое присутствие, но Геро подошла тихо, как рысь, а он никого не ждал. Даже беды.

— Почему, Роман?

— Что «почему»?

— Почему ты сделал это?

— Но это же очевидно. — Роман улыбнулся. — Чтобы помочь девочке.

— Но, — тарскийка присела на узенький диванчик, — я же не спрашиваю, как и для чего, это понятно. Ты знал, что музыка и танец открывают глаза самым незрячим, а то, что ты сделал с горскими мелодиями… Вы долго готовились. Обучить орку эльфийскому искусству, сохранив орочью суть… Тебе пришлось потрудиться.

— Это было интересно, а Криза — способная ученица.

— Более чем, — кивнула подруга Рене. — Скоро то, что теперь назовут оркскими танцами, покорит всю Арцию. Разумеется, если Криза не станет танцевать только для Уррика… Но я спрашивала не об этом. Почему ты ее отдаешь?

Он постарался удивиться, но сам понял, что не вышло. Они помолчали, потом Роман тихо сказал:

— Я испугался… Сейчас я еще могу уйти. У меня останется память о боли, которая станет светом.

— Но откуда ты знаешь, что ей дороже — лицо Уррика или твое сердце? — Герика говорила печально и недоуменно. — Ведь она увидела это лицо, когда оно было лишь твоей маской…

— Потому я и ухожу, что она не знает и, значит, примет то, что ей оставлено. Я делаю этот выбор за нее, а выбор — это самое страшное, что может быть…

— Нет, Роман, — та, что была Эстель Оскорой, покачала головой, — самое страшное, это когда выбирают за тебя для твоего же блага.

— Странный у нас разговор, Геро. Наверное, я все же пьян.

— Ты не пьян, Роман. Вернее, не так пьян, чтобы не понимать, что ты сделал, но ты так и не сказал почему.

— Почему? Это очевидно, Геро. Так лучше для всех. Они с Урриком будут счастливы, а я, я буду спокоен… Бессмертные должны любить лишь бессмертных, Герика, или же не любить вообще, потому что страшно идти по вечности со сгоревшим сердцем. Счастливы смертные, которых миновала чаша сия.

— Ты прав, Роман, что боишься… Я бы тоже боялась…

Над далеким лесом поднималось солнце, горизонт был холоден и ясен. Эльфийские кони легко бежали по проселочной дороге, все дальше и дальше от столицы империи, от забитого людьми и повозками тракта, от закончившейся войны…