Тарсо, Христа ради юродивая

Но нельзя забывать, что Святой Дух, обоживающий человека, не связан установлениями и обычаями человеческой жизни. Дух дышит, где хочет[12].

В смене времен и течении непрестанно изменяющихся условий жизни Святой Дух — свет и жизнь, и живой разумный источник, Дух премудрости, Дух разума, благой, правый, мыслящий, владычествующий, очищающий согрешения, Бог и боготворящий[13] — совершает духовное возрождение и спасение любящих Бога душ во все мгновения времени и в любых жизненных обстоятельствах.

Конечно, пустыня — это мистическая цитадель православного аскетизма. Но жизнь в этом месте сама по себе не очищает от страстей и не возрождает человеческую душу во Христе Иисусе. Человека делает подвижником не место, а образ его жизни. Там, где трезвение и бодрствование, затеплившиеся от огня Святого Духа, совершают таинство личного спасения в горящей от Божественной любви душе, там таинственно, невидимо для неискушенного ума, сияет духовное величие пустыни, в которой подвизались святые отцы.

Свет этой пустыни просиял и в наши дни — в Кератее, пригороде Афин, на пустыре неподалеку от одного большого монастыря. Этого клочка аттической земли коснулась подвижническая слава Фиваиды и Нитрии.

* * *

Молодая женщина, имея мужественный подвижнический ум и горящее Божественной любовью сердце, смогла вырваться из пустыни общества потребления, наполненной идолами и алтарями всевозможных страстей. Она поселилась на этом клочке аттической земли и превратила его в сияющую Божественным светом арену святоотеческих подвигов, в место, откуда звучала обращенная к нам, казалось бы добрым христианам, проповедь той великой евангельской истины, что Царство Небесное силою берется и употребляющие усилие овладевают им[14].

Храня верность Евангелию, она подвизалась не только до пота, но и до крови. Поэтому ее жизнь стала для нас светлым примером, стала вызовом, заставляющим проснуться нашу христианскую совесть, убаюканную повседневными житейскими делами. Для знавших Тар со ее жизнь была промыслительным обличением нас, нынешних христиан, захваченных стремлением к вещам и благополучию, забывших заповедь о понуждении себя ради Царства Небесного и в итоге успокоившихся в болоте внушенной бесами смертоносной лености.

Посмотрим же внимательнее на эту жизнь — не для того, чтобы подивиться и прославить похвалами, но для того, чтобы увидеть в зеркале ее подвижнического жития наше «до отвратительности загрязненное лицо»[15] — увидеть самих себя, расслабленных и ленивых, не желающих хоть немного потрудиться для приобретения подлинных евангельских сокровищ.

* * *

Юная Тарсо в четырнадцать лет была призвана благодатью Святого Духа, как и все христиане, подвизаться ради спасения своей души — ведь Бог хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины[16].

Бог желает спасения всех людей и поэтому в притче о званных на вечерю делает особый упор на обращенный к ним призыв. Он велит Своим служителям вновь и вновь звать людей, вплоть до применения силы[17], чтобы преодолеть безразличие или леность тех, кто и рад бы прийти, да не идет.

Но, конечно, Бог ни в коем случае не спасает человека насильно, против его воли. Он спасает тех, кто действительно хочет спастись и кто подтверждает это желание, беря на себя суровый подвиг неуклонного воплощения в своей жизни спасительных евангельских заповедей. Именно таких людей, как говорит об этом преподобный Максим Исповедник, Святой Дух «претворяет к обожению»[18].

* * *

Желание Тарсо достигнуть спасения и посвятить этому свое подвижничество открыло — в конкретный благодатный момент ее жизни — вход Святому Духу и положило начало ее обожению. Святые отцы говорят, что наше спасение зависит от нашего желания. История блаженной Тарсо вновь подтвердила эти слова.

Даже воцерковленный христианин может думать, что человек, достигший духовного совершенства, то есть по-настоящему святой человек, от чрева матери предопределен Богом для обретения святости. Наверное, такой христианин думает так потому, что его воображение потрясают (особенно при сравнении с собственными, часто преувеличенными, немощами) великие подвиги святого, суровая аскетическая жизнь почти за гранью человеческих возможностей и неусыпная борьба со своими страстями.

И когда мы хотим оправдаться за наше бессилие стать святым, тогда хватаемся за «спасительный» аргумент «грешного человека» — не для покаяния, но для оправдания нашей неспособности вести подлинную духовную жизнь: «Мы ведь грешники, куда нам до святых!»

У блаженной Тарсо была другая логика. Приступив к подвигу, она без страха смотрела в лицо смерти — смерти собственной самости. Иногда, отбросив юродство, она говорила: «На это место меня привез катафалк. Вот здесь меня выгрузили», — и показывала на землю.