Тартарен на Альпах

Костекалъдъ же, напротивъ, сухой,*нервный, «съ пѣтушиными ногами», какъ про него говорили, лѣзъ всегда впереди всѣхъ; онъ облазилъ одну за другою всѣ тарасконскія «Альпины», на недоступныхъ вершинахъ водрузилъ знамя клуба съ изображеніемъ Тараска въ звѣздномъ полѣ. И, все-таки, онъ былъ только вицепрезидентомъ — В.-П. А. К.; но онъ работалъ, такъ неусыпно работалъ для достиженія президентства, что на предстоящихъ выборахъ Тартаренъ долженъ былъ неминуемо провалиться.

Неизмѣнные друзья, аптекарь Безюке, Экскурбанье, капитанъ Бравида, храбрый начальникъ гарнизонной швальни, сообщили объ этомъ Тартарену. Его геройская душа была глубоко возмущена такою неблагодарностью и гнусностью интриги. У него даже зародилась было мысль на все махнуть рукой, все бросить, покинуть самую родину, перебраться черезъ мостъ и поселиться въ Босерѣ у Вольсковъ; но онъ скоро успокоился. Невозможно, выше силъ его было бы покинуть этотъ маленькій домикъ съ садомъ, разстаться со старыми привычками, отказаться отъ президентскаго кресла альпійскаго клуба, отъ величественныхъ П. А. K., красующихся на его карточкахъ, на бумагѣ и конвертахъ и даже въ тульѣ его шляпы!… И вдругъ ему пришла въ голову съ ногъ-сшибательная идея.

Въ сущности, всѣ подвиги Костекальда ограничивались шляньемъ по тарасконскимъ горкамъ. Почему бы ему, Тартарену, въ теченіе трехъ мѣсяцевъ, оставшихся еще до выборовъ, не попытать совершить что-либо грандіозное, — водрузить, напримѣръ, знамя клуба на вершинѣ одной изъ высочайшихъ горъ Европы, на Юнгфрау или на Монъ-Бланѣ? Каковъ былъ бы тріумфъ при возвращеніи, каковъ ударъ Костекальду! Попробуй-ка онъ тогда, потягайся на выборахъ!

Тартаренъ тотчасъ же принялся за дѣло, тайно отъ всѣхъ выписалъ изъ Парижа цѣлую кучу спеціальныхъ сочиненій: Восхожденія Вимпера, Ледники Тиндаля, Монъ-Бланъ Стефенъ д'Арка, Извѣстія альпійскаго клуба, англійскаго и швейцарскаго, и начинилъ себѣ голову множествомъ альпійскихъ терминовъ, не понимая ихъ настоящаго смысла. По ночамъ ему стали сниться страшныя вещи: то онъ катился по безконечному глетчеру, то стремглавъ летѣлъ въ бездонную разщелину, то его засыпали обвалы, то онъ попадалъ на востріе огромной ледяной сосульки, насквозь протыкавшей его грудь… И долго потомъ, уже проснувшись и напившись шоколата, по обыкновенію въ постели, онъ не могъ по настоящему придти въ себя, отдѣлаться отъ перепугавшаго его кошмара. Это не мѣшало ему, однако же, вставши, посвящать все утро дѣятельнымъ упражненіямъ, необходимымъ для его цѣли.

Вокругъ всего Тараскона идетъ нѣчто вродѣ бульвара, обсаженнаго деревьями и носящаго у мѣстныхъ жителей названіе «Городскаго круга». Каждое воскресенье, послѣ обѣда, тарасконцы, — отчаянные рутняеры, несмотря на пылкость воображенія, — обходятъ этотъ «кругъ» и непремѣнно въ одномъ направленіи. Тартаренъ сталъ обходить его по утрамъ восемь, десять разъ сряду и иногда даже въ обратномъ направленіи. Онъ шелъ, заложивши руки за спину, неширокимъ, мѣрнымъ шагомъ, настоящею горною походкой. Лавочники, пораженные такимъ отступленіемъ отъ общепринятыхъ обычаевъ, терялись во всевозможныхъ догадкахъ.

У себя дома, въ своемъ экзотическомъ садикѣ, онъ дѣятельно упражнялся въ прыганіи черезъ разщелины, для чего перескакивалъ черезъ бассейнъ, въ которомъ нѣсколько золотыхъ рыбокъ плавало между водорослями; раза два онъ упалъ въ воду и долженъ былъ смѣнить платье и бѣлье. Такія неудачи только больше раззадоривали его. Будучи подверженъ головокруженіямъ, онъ взбирался на каменный бортъ бассейна и прохаживался по немъ, къ великому ужасу старой служанки, непонимавшей, ради чего продѣлываются всѣ эти необыкновенныя штуки. Въ то же время, онъ заказалъ хорошему слесарю въ Авиньонѣ стальные шипы, системы Вимпера, для обуви и кирку системы Кеннеди, пріобрѣлъ лампу съ канфоркой, два непромокаемыя одѣяла и двѣсти футовъ веревки собственнаго изобрѣтенія, сплетенной изъ тонкой проволоки.

Полученіе этихъ разнородныхъ предметовъ, таинственные разъѣзды для заказовъ и покупокъ сильно интриговали тарасконцевъ; въ городѣ заговорили: «Президентъ затѣваетъ что-то». Но что онъ затѣваетъ? Навѣрное, что-нибудь необыкновенное и грандіозное, ибо, по прекрасному и мѣткому выраженію храбраго капитана Бравиды, говорившаго не иначе, какъ апоѳегмами, — «орелъ не охотится за мухами».

Тартаренъ не открывался даже самымъ близкимъ друзьямъ. Только въ засѣданіяхъ клуба замѣтно было, какъ вздрагиваетъ его голосъ и вспыхиваетъ его взоръ, когда онъ обращается съ рѣчью къ Костекальду, косвенно вынуждающему его на эту новую экспедицію, трудность и опасность которой все болѣе и болѣе выяснялась по мѣрѣ приближенія времени отъѣзда. Въ этомъ отношеніи несчастный Тартаренъ нисколько не пытался обмануть себя; напротивъ, онъ представлялъ ихъ себѣ въ такомъ мрачномъ цвѣтѣ, что счелъ необходимымъ привести свои дѣла въ порядокъ и написать духовное завѣщаніе, — актъ, совершенія котораго животолюбивъге тарасконцы боятся, кажется, не менѣе самой смерти.