Тарутинское сражение

Действительно, в ответ на представления Мюрата о бедственном положении авангарда начальник Главного штаба Бертье сообщил ему 13 октября, что император признает более выгодной позицию при Вороново. В ней кавалерийский резерв может успешно быть прикрыт пехотой, и если Мюрат согласен с этим, то ему разрешается изменить место расположения авангарда. Вместе с тем, Бертье сообщал, что Наполеон намерен сам в ближайшее время прибыть с армией к Мюрату для возобновления военных действий, поэтому ему необходимо оставаться в занимаемой позиции еще четыре — пять дней. Однако, если он опасается нападения русских или положение вещей не позволит ему избежать значительных потерь, которые он понес в предыдущие дни, то у него есть возможность отойти к Вороново. При этом, Мюрата ставили в известность, что посланный из авангарда в Москву за провиантом транспорт уже завтра, то есть 14 октября, будет отправлен назад[139]. 14 октября в 10 часов вечера Бертье снова писал Мюрату. На этот раз он сообщал об эвакуации больных и раненых в Можайск и укреплении Кремля, подчеркивая, что император приступит к действиям только после решения всех вопросов в Москве. Кроме того, Мюрату предлагалось прислать за провиантом в Москву весь имеющийся у него транспорт и высказать свое мнение, насколько занятие войсками авангарда Вороновского дефиле может улучшить его положение[140]. Следовательно, Наполеон формально разрешил Мюрату оставить лагерь при Виньково и отойти к Вороново, но, сообщив ему о скором своем прибытии к авангарду и указав на возможность продовольствия войск путем присылки провианта из Москвы, император подталкивал маршала к решению не покидать занятой им позиции. Вероятно поэтому Мюрат, ожидавший со дня на день подхода основных сил и возобновления военных действий, остался в лагере, не подозревая, что в эти самые дни в стане противника началась подготовка к нападению на его отряд. Что касается транспорта с продовольствием, то он прибыл к бедствующему авангарду лишь накануне Тарутинского сражения и, конечно, уже не мог оказать существенной помощи войскам.

Такое положение, когда русская армия с каждым днем набирала силы, а войска Наполеона ослабевали, вполне устраивало главнокомандующего армиями. Михайловский-Данилевский, который, по его словам, в это время «был доверенной особой Кутузова, Коновницына и Толя» и часто «имел счастье находиться при совещаниях их»[141], указывал в своей истории Отечественной войны, что «довольный положением, в какое поставил он французскую армию, князь Кутузов не хотел выводить Наполеона из бездействия, считал полезнее не вызывать на бой, не будить усыпленного в Кремле льва. „Чем долее останется в Москве Наполеон, — говорил князь Кутузов, — тем вернее наша победа“»[142]. Это мнение главнокомандующего подтверждает в своих записках и бывший при нем с 4 сентября 1812 г. бессменным ординарцем корнет лейб-гвардии Конного полка князь А.Б. Голицын[143], который, по словам А.Г. Тартаковского, был в числе офицеров, хорошо ориентировавшихся «в делах русского штаба и боевой обстановке тех лет»[144]. «Выиграть время, — писал Голицын, — и усыпить, елико можно долее, Наполеона, не тревожа его из Москвы, вот чего добивался Кутузов. Все, что содействовало к цели сей, было им предпочитаемо пустой славе иметь некоторую поверхность над авангардом»[145]. Мысль главнокомандующего о том, что поражение неприятельской армии может быть достигнуто простым выигрышем времени, находит подтверждение и в письме от 1 октября его зятя Н.Д. Кудашева к Е.И. Кутузовой. В нем сказано: «Он (Кутузов — В.Б.) твердо уверен в том, что мы весьма скоро увидим, как неприятель не в состоянии будет более драться, потому что дурное время года и недостаток хлеба приводят его в большое уныние»[146]. Командовавшему войсками на Санкт-Петербургском направлении П.Х. Витгенштейну сам Кутузов писал 2 октября о своих планах следующее: «Поелику осеннее время наступает, через что движения большою армиею делаются совершенно затруднительными, наиболее с многочисленною артиллериею, при ней находящеюся, то и решился я, избегая генерального боя, вести малую войну, ибо разделенные силы неприятеля и оплошность его подают мне более способов истреблять его, и для того, находясь ныне в 50 верстах от Москвы с главными силами, отделяю от себя немаловажные части в направлении к Можайску, Вязьме и Смоленску. Кроме сего, вооружены ополчения Калужское, Рязанское, Владимирское и Ярославское, имеющие все свои направления к поражению неприятеля»[147].