Тарутинское сражение

Причина такого поведения главнокомандующего могла быть связана с тем, что 16 октября особое внимание Кутузов уделил не подготовке атаки, а выяснению положения войск противника. Самым первым документом, отправленным из штаба главнокомандующего 16 октября, было предписание Милорадовичу за № 151 с требованием прислать на лошади в Главную квартиру перебежавшего на русские аванпосты французского барабанщика, который «сообщает известия, весьма заслуживающие некоторого внимания»[249]. В тот же день от Кудашева при рапорте от 15 октября был доставлен вышедший из Москвы рядовой Орденского кирасирского полка, имеющий важные сведения[250]. Неизвестно, какие конкретно данные удалось узнать в Главной квартире от этих людей, но несомненно, что Кутузов в тот день старался прояснить расположение неприятельских войск, о котором он получал противоречивые сведения. Накануне, 15 октября, был прислан рапорт Дорохова от 14 числа, в котором сообщалось: «По прибытии моем в селение Ивлинское узнал я от проходящих из Воронова разных мужиков, что неприятель уже 4-й день тянется из Воронова на Можайскую дорогу к Кубенскому»[251]. В следующем рапорте, от 15 октября, Дорохов подтверждал сведения об отступлении неприятеля от Воронова к Москве[252]. Поэтому, 16 октября в приказании Кудашеву (исходящий № 152) указывалось: «если возможно с вашей стороны, получить через поселян достоверное известие о сем движении неприятельском»[253]. Однако, 16 числа в Главную квартиру поступили и другие, не подтверждавшие показания Дорохова, сведения. В рапорте командира Ахтырского гусарского полка Д.В. Васильчикова от 17 октября указывалось, что по данным, собранным от пленных и жителей, центр армии противника расположен в Вороново и окрестностях, а находящееся против русского лагеря войско — неприятельский авангард[254]. Следовательно, с одной стороны Кутузов был извещен об отступлении неприятеля, а с другой — о концентрации его к Воронову. Именно эти противоречивые данные, надо полагать, оказали влияние на задержку в Дежурстве главнокомандующего распоряжений о подготовке к запланированной атаке. Вполне возможно, что Кутузов, не видевший в нападении на неприятельский отряд крайней необходимости, мог отложить приказ к выступлению до выяснения всех обстоятельств.

Для проверки сведений о находившихся в Воронове войсках Кутузов через Коновницына дал Фигнеру соответствующее повеление, которое не было зафиксировано в Журнале исходящих бумаг. 16 октября Фигнер сообщил: «Преступил побывать в неприятельской армии, но где проведал сколько мог и сколько полагал нужным. Армия неприятельская стоит на прежнем месте в 15 верстах от Воронова к Калуге. В Москву недавно пошел отряд, который должен будет прикрывать большой транспорт с провизией (это, возможно, то движение войск, которое зафиксировал Дорохов — В.Б.). В Москве еще и теперь находится вся гвардия. В Воронове стоят 2 пехотных полка, которые могут быть в 2 часа истреблены отрядом генерала Дорохова и моим, за истребление их ручаюсь головою, коль скоро отряд пойдет так, как я его поведу»[255]. После получения этих данных главнокомандующий мог представить реальную картину положения неприятельского авангарда, который не отступал и не имел за собой в Вороново дополнительных сил. Достоверность ее основывалась не на показаниях пленных и жителей, а на сведениях, собранных легендарным партизаном Фигнером непосредственно в лагере противника.

Можно предположить, что только после доставления рапорта Фигнера был возобновлен процесс подготовки атаки неприятеля. Тогда был отдан приказ Ермолову о выполнении данного ему Беннигсеном распоряжения, зафиксированного в Журнале под № 153, и следующим, под № 154, было зарегистрировано подписанное Коновницыным предписание Дорохову. В нем указывалось, чтобы он «соединено с Фигнером действовал на Вороново, где, истребив два полка, отрезывает отступление главному неприятельскому авангарду»[256]. Но необходимое на подготовку войск время было упущено, и Кутузов, лично задержавший доставление приказа, конечно, не мог не знать об этом.