Тарзан из племени обезьян. Возвращение Тарзана. Тарзан и его звери

Только крайняя необходимость могла спровоцировать Алексея Павлова на прямое противостояние, но сейчас сложилась именно такая ситуация, и она побуждала его к действию.

У него еще было достаточно времени, чтобы пробраться на «Кинкейд» до прихода ночи. Неужели этот черный кретин так и будет торчать в лодке? Павлов ерзал и нервничал. Юноша зевал и потягивался. С раздражающей неспешностью он пересчитал стрелы в своем колчане, проверил натяжение тетивы лука, взглянул на острие охотничьего ножа, заткнутого за край набедренной повязки.

Юноша вновь потянулся, зевнул, бросил взгляд на берег, размял плечи и улегся на дно плоскодонки, чтобы немного соснуть, прежде чем углубиться в джунгли в поисках добычи, ради которой он отправился на охоту.

Павлов привстал и напряг мускулы, неотрывно глядя на свою ничего не подозревающую жертву. Веки юноши опустились, глаза закрылись. Вскоре дыхание стало глубоким, его грудь медленно поднималась и опадала. Он заснул. Время настало!

Русский осторожно подполз ближе. Под его весом хрустнула ветка, и юноша пошевелился во сне. Павлов вытащил револьвер, наставил его на чернокожего и на мгновение затаил дыхание. Юноша продолжал безмятежно спать.

Белый человек подполз ближе. Он не мог стрелять, пока был риск промахнуться. Приблизившись, Павлов склонился над туземцем. Холодная сталь револьвера в его руке все приближалась и приближалась к груди ничего не подозревавшего паренька, пока наконец не остановилась в нескольких дюймах от его сердца.

Чтобы отправить этого безобидного юношу в вечность, оставалось только нажать курок. На коричневой щеке юноши лежал легкий румянец, не тронутые пушком губы наполовину открылись. Могли ли угрызения совести побеспокоить убийцу?

Но Алексей Павлов был невосприимчив к вещам подобного рода. Усмешка тронула его губы, указательный палец нажал на курок. Раздался громкий выстрел, и чуть выше сердца спящего юноши появилось маленькое отверстие с черным ободком вокруг обожженной порохом плоти.

Молодое тело слегка приподнялось, улыбавшиеся губы напряглись от нервного шока, и после мгновенной агонии, во время которой сознание к юноше так и не вернулось, его мертвое тело бессильно погрузилось в глубокий сон, от которого не пробуждаются.

Убийца проворно забрался в лодку, его безжалостные руки схватили труп и положили на борт. Легкий толчок, всплеск, круги, расходящиеся по воде от резкого погружения темнокожего тела в илистые глубины, и белый человек – на самом деле куда больший дикарь, чем юноша, которого он лишил жизни, – стал единственным обладателем заветного челнока.

Отбросив веревку и схватив весло, Павлов принялся лихорадочно грести, стремясь как можно быстрее доплыть до Угамби.

Уже настала ночь, когда обагренную кровью лодку подхватило сильное течение этой реки. Русский напряженно всматривался в сгустившуюся впереди темноту, тщетно пытаясь пронзить взглядом черноту, пролегшую между ним и стоянкой «Кинкейда».

Качался ли корабль, как и раньше, на волнах возле устья Угамби, или человек-обезьяна наконец убедил себя, что шторм стихает и пора выходить в море? Медленно продвигаясь вперед, Павлов задавал себе эти вопросы и многие другие. Наиболее тревожные из них касались будущего: страшно было подумать, что «Кинкейд» уже уплыл, оставив его наедине с жестокими кошмарами этой дикой глуши.

В темноте гребцу могло показаться, будто он почти летит над водой. Павлов решил, что корабль ушел с утренней стоянки, но тут перед ним из-за мыса, который он огибал, возникла мерцающая точка корабельного фонаря.

Алексей Павлов едва смог сдержать торжествующий возглас. Итак, «Кинкейд» вовсе не уплыл. Значит, впереди жизнь и шанс отомстить!

Павлов прекратил грести в тот момент, когда заметил перед собой мерцание путеводной звезды надежды. Он тихо плыл вниз по течению Угамби, лишь изредка погружая весло в мутную воду реки, чтобы направить свою примитивную лодку к борту парохода.

Наконец темная громада судна возникла перед ним из темноты ночи. Ни звука не доносилось с корабельной палубы. Павлова, невидимого в темноте, медленно несло течением к «Кинкейду». Ночную тишину нарушило лишь на миг – это когда нос плоскодонки царапнул обшивку корабля.

Русский, дрожа от нервного напряжения, не двигался несколько минут, но с громадины судна над ним не донеслось ни шороха, ни слова, которые свидетельствовали бы, что его появление замечено.

Павлов тихонько направил свою лодку вперед, пока оттяжки бушприта[28] не оказались прямо над его головой. Он мог достать до них рукой.

Ему понадобилось еще несколько минут, чтобы перебраться с плоскодонки на палубу судна. Мысль об ужасных зверях на борту корабля вызвала холодную дрожь в теле трусливого негодяя, но сама его жизнь зависела от успеха этого предприятия, а потому он сумел собраться с духом и не думать о подстерегающей его опасности.